Книга Заступа, страница 43 – Иван Белов

– Ты… ты это, не балуй, – выдохнул Рух, едва сдержавшись, чтобы не оборвать клятенышу руки.

– Напужался?

– Аж до уср… Немножко совсем.

– То-то! – Мальчишка погрозил пальцем. – Я спрячусь, никто ни в жисть не найдет. Мечом рублю, камни кидаю, воду мамке ношу, чтобы сила была. Готовлюсь.

– Людей на дорогах пугать? – полюбопытствовал Рух.

– Заступою быть, – таинственно понизил голос Филиппка. – Вот как ты. Народ защищать, нечисть бить, в норе черной жить. Идем-ка со мной, чего покажу.

Постреленок увлек Бучилу в кусты, продрался сквозь заросли орешника и с гордым видом ткнул пальцем под ноги.

– Видишь?

– Ну трава, – пожал плечами Рух и спохватился: – Ой, какая красивая. Зеленая вся.

– Да не, – Филиппка досадливо сморщился. – Я, по-твоему, травы не видал? Мы пока в деревне жили, держали кролей, так они знаешь сколько жрут? Мамка велит набрать целый мешок, и пока не надергаешь, домой ни-ни-ни. А ты мне – трава. Сюда гляди.

Рух разглядел на земле под березой следы. Собачий и рядом человечий, босая нога. Дальше еще: собачий – человечий, собачий – человечий, теряясь в подлеске по направлению к хутору.

– И у дома такие видал, – сообщил Филиппка таинственным шепотком. – На гороховой грядке, да я их утром замел, а то мамка убиваться начнет, и мне заодно попадет. Думаю, тут дяденька с собачкой гулял.

– Глазастый ты, – одобрил Бучила. – И башковитый.

– В Заступы сгожусь? – обрадовался мальчонка.

– Заступой человеку не стать. – Рух с трудом сдержал подступающий смех.

– А ты меня укусишь, как подрасту!

– Все-то ты продумал, браток. А если не захочу тебя я кусать, а? Больно шея у тебя грязная. Настоящий Заступа мыться должон.

– Я помоюсь! Нынче мамке накажу воды бадейку согреть, – всполошился Филиппка. – Ты только куси, как Марью с Ванькой кусил!

– Ваньку я не кусал, – возразил Бучила, понимая, что бороться с деревенскими слухами – все равно что с голодухи дерьмо куриное жрать. Не наешься, но перепачкаешься будь здоров.

– Кусал-кусал, – прищурился мальчишка. – Иначе куда он пропал? Больно ты хитрый.

– Разве тебя обхитришь.

– Обхитришь. – Филиппка внезапно поник. – У нас тут дядечки ночевали, мамка сказала – люди святые. А один, горбатый, жуть страшенный какой, у меня ножик украл. Взял палочку построгать, да с ножиком и утек. Ужо я до него доберусь! – Парнишка погрозил невидимому обидчику деревянным мечом.

– Дядечки святые, говоришь? – задумчиво протянул Рух. – Горбун, говоришь? Второй на коляске, третий слепой старик с гуслями и парнишка при них?

– А ты откуда узнал? – У Филиппки округлились глаза. – И у тебя украли чего?

– Разве только сон и покой. – Бучила тяжко вздохнул. Тоненькие, почти невидимые паутинки сплетались в узор, и в середине этого узора жирным пауком замер Рычковский хутор и его обитатели. По уму надо было подергать за паутинки, но Руху было лень. Дома его дожидалась пылкая графиня Лаваль.

Два дня утонули в вине, любовных утехах и праздности. Рух забыл обо всем, наслаждаясь приятным времяпрепровождением. Заботы и тяжкие мысли растворились в сладкой головокружительной пелене, и потому на новый призыв Бучила отозвался нехотя и не спеша. Сначала прикинулся мертвым, боясь разбудить вконец измотавшуюся Лаваль, но неизвестный попрошайка не унимался. Пришлось выползать из норы. Рух поднялся по ступеням и нос к носу столкнулся с зареванной Дарьей Кокошкой.

– Заступа-батюшка! – Баба всплеснула руками. – А у нас, а у нас… Варька пропала!

– Как пропала? Когда?

– А в тот день, когда ты к нам заходил. – Дарья дышала бурно и с присвистом. – Вечером ушла, а домой не вернулась. За…

– Обожди. – Бучила прикинул в уме и на всякий случай пересчитал на пальцах. – Ночь, день и еще ночь миновали, а ты только пришла?

– Думали, вернется-я. – Дарья чуть не расплакалась. – Она и раньше, бывалоче, уходила, я уж подмечала за ней. Только Степану не говорила. То на полночи уйдет, а то до рассвета. Прямо беда.

– Любовь одолела?

– Не знаю, Заступушка. – Дарья смахнула слезу. – Неразговорчивая она, вся в отца. Спрашиваю, а Варька молчит, воды в рот набрала. Глаза прячет, и улыбка такая, что оторопь берет. А Степан с ума сошел, мечется по лесу, о пчелах забыл. Помоги, Заступа-батюшка, Христом Богом прошу!

– Беда с вами. Жди. – Бучила резко повернулся и ушел в знакомую темноту. Хотелось вернуться и наградить Дарью лещом. Девчонка пропала, а им хоть бы хны. Столько времени потеряли! Сказал же: нехорошее случится – сразу ко мне. Ну что за народ? В спальню пробрался крадучись, и совершенно зря. Бернадетта не спала, бесстыдно разметавшись на медвежьей шкуре, с кубком в руке.

– Снова сбегаешь? – спросила графиня.

– По делу, – откликнулся Бучила. – Девку буду искать.

– Меня тебе мало? – шутливо надулась графиня.

– Пропала она.

– Красивая?

– Палка в сарафане. Ей лет двенадцать, только зреть начала.

– М-м, – оживилась графиня. – Юность – лучшая пора: робкие объятия, поцелуи, первая влюбленность, пошленькие стишки. С кавалером сбежала? Предчувствую романтическую историю.

– Ага, или анчутки кожу сняли, а голову водяным подарили, нелюдовская романтика, мать ее так.

– Я с тобой! – Бернадетта вскочила.

– Там деревенщины и навоз, – напомнил Бучила.

– Ничего, потерплю! Скучно одной! Я быстренько!

Быстренько растянулось на час. Графиня вертелась у зеркала, привезенного с собой, примеряла наряды, фыркала, сетовала на скудность походного гардероба, советовалась с Рухом, делала все наоборот и снова советовалась, наконец остановившись на приталенном охотничьем костюме, высоких ботфортах с пряжками и широкополой шляпе.

Так и выдвинулись: впереди горделиво задравшая острый нос Бернадетта, за ней Рух и последней притихшая в обществе ведьмы Дарья. Солнце нещадно пекло, Бучила натянул капюшон на глаза, расслабился и прошляпил опасность. Из леса навстречу вышли три огромные собачины породы «огромная страшная слюнявая мразь», в шипастых ошейниках и кожаных доспехах, прикрывающих мускулистые, покрытые шрамами тела. Псины угрожающе зарычали, скаля клыки. Рух оскалился в ответ, но впечатления на животинок почти что не произвел. Обычно зверье разбегалось от упыря, едва почувствовав запах, а эти псины хоть и испугались, но давать заднюю не спешили. Тупые какие-то…

– Девочки, без резких движений. – Бучила прикрыл женщин собой и засюсюкал: – Собачки, собачки, мои вы хорошие.

– Сейчас я их успокою. – Лаваль подняла руку, готовя заклятие.

– Не надо, – попросил Рух. – Подумаешь, рычат, ничего страшного.