Онлайн книга «Усадьба с приданым»
|
– И вам, – от всей души пожелала Маша, задумчиво похлопывая визитницей по раскрытой ладони. *** Пока Мария со страшным полицейским прощалась, её спаситель, оказывается, успел развить на веранде бурную деятельность, а хозяйка-то ничего и не заметила: ни откуда он притащил плетёный столик с креслами – тёмными, чуть попахивающими плесенью, но вполне приличными. Ни где взял тарелки с ложками-ножами и прочим. Но больше всего Машу поразил хрустальный графин и такие же тяжеловесные, совершенно советские бокалы. В графине плескалось непонятное. – Это что? – уточнила Мария. – Сангрия. Домашняя, – пояснил Саша, не оборачиваясь. – Из местного портвейна «Три семёрки»? – иронично, ну точно как господин капитан, поинтересовалась Мельге. – Алла тут ещё передать просила салат, сардельки, – успешно проигнорировав вопрос, отозвался мужчина. – Почему она меня вечно старается накормить? – Потому что у тебя вид недокормленный? – предположил Саша. – А ты у нас, оказывается, никакой не Александр, а самый натуральный Онассис? – решив про колени и бублики на боках не вспоминать, съязвила Мария. – Кто я? Кажется, спаситель обиделся всерьёз, даже выпрямился, оставив в покое корзину, из которой тарелки доставал, как кроликов из шляпы. – Ну не Онассис, а Алексис, – уступила Маша. – А ты говорила, что у тебя машина немецкая. – Есть такая, – Мария подумала и уселась в уютно скрипнувшее кресло, подтянув простыню повыше. Почему-то мысль переодеться ей и в голову не пришла. Вернее, пришла, но только теперь, а сейчас куда-то там идти совсем не хотелось. – Моей «японочке» лет… много, в общем. – Мельге приняла протянутый Сашей бокал, понюхала подозрительно. Пахло красным вином, апельсинами и летом. Или солнцем? – Мы её купили, как только деньги появились. Хотя, какие там деньги? Она и тогда уже старушкой была. Я её обожала, честное слово! Потом Павел хотел на свалку сдать, а я не дала. Каждый имеет право на достойную пенсию! – Это ты сейчас про машину? Саша, наваливающий на тарелку какую-то совершенно неприличную гору картофельного пюре, покосился на неё как-то странно. – И что? – ощетинилась Мария. – Ничего. А немецкая, значит, осталась тому, с задницей? – Вот твоё какое дело? – без особой злобы огрызнулась Маша, наблюдая, как он к картофельному Эвересту пристраивает две толстенные сардельки. Сардельки и сангрия – кстати, очень даже приличная, в меру сухая, в меру сладкая, почти испанская – это что-то! Почти Коста дель Соль. – Тоже начнёшь пропагандировать, что, мол, надо в суд идти и всё… делить? – А кто ещё пропагандирует? – Никто. А я не хочу, у меня гордость есть. – Гордость – это хорошо, – согласился Саша, пододвигая ближе к ней дивную тарелку. – Ешь. Мария посмотрела на картофельную гору, на своего спасителя и поставила бокал на стол. – Спасибо, но я не буду, – сказала решительно. – Понимаю, надо уметь быть благодарной, но я… Я просто ненавижу, когда меня опекают. Это унизительно. – Почему? Саша пристроился напротив и принялся уничтожать Кордильеры, которые навалил себе. Маше – Монблан, себе – Кордильеры, всё по-честному. – Я взрослый человек и со своими трудностями способна справиться сама, – отчеканила госпожа Мельге. – Никто не виноват, что я не догадалась привести сюда… ничего. Но, в конце концов, мы не на Северном полюсе и я… – А почему ты ничего не привезла с собой? – спокойно, как удав, спросил Саша, методично работая челюстями, даже уши, прижатые краем банданы, чуть заметно ходили в такт. – Потому что у меня голова была занята совершенно другим! – Чем? – Это не имеет значения! – Мария схватила бокал и разом выглотала половину. – Потому что я всё время думала: ну вот как так? Ну как так получилось? Вот мы жили. Сначала просто так жили, это ещё когда учились, потом поженились. И дальше жили. По первому времени трудно было, потом полегче, сейчас совсем хорошо стало. А он мне врал, получается? Всё время? Почему я-то ничего не замечала? Ну ведь ни одной мысли, ни малюсенькой, ни вот такой! Маша большим пальцем отмерила половину ногтя на мизинце. – Совсем ничего? – деловито уточнил Саша, подливая ей в бокал. – Абсолютно, – помотала головой Мария. – Ну, заседания у него в департаменте, с друзьями в баню пошёл, вернулся под утро. Ну, по телефону разговаривает в ванной. Почему бы человеку в ванной не поговорить? Может, звонок срочный? Ну, уволил Ольгу Константиновну, нанял… Никки. Это ведь нормально, правда? Саша молчал, глядя на неё, даже жевать перестал. – И вот знаешь, чего я совсем понять не могу? Мы же собирались в Испанию. Я точно знаю, он тоже собирался и точно со мной, я путёвки же сама заказывала! А в это время он в нашей же квартире… Он говорил, что пора бы ребёнка завести. Как так? И вот я думала, думала, думала… Мария стиснула бокал – даже костяшкам стало больно. – И как, придумала? – её спаситель перестал пялиться и вернулся к пюре. – Нет, не придумала! Слушай, почему я тебе всё это рассказываю, а? Маша так поразилась собственной болтливости, что даже за щёки схватилась. Ладони были очень холодными, бокал ещё холоднее, а щёки очень горячими, будто она ими к печке приложилась. – Мань, всё просто. Твой муж – козёл. Чего тут думать? – сообщил Саша, берясь за сардельки. – А у тебя стресс с нормальной истерикой. – Не бывает у меня никаких стрессов. И не зови меня Маней! – А как мне тебя звать? Машей? Маша и медведь, – Саша фыркнул и тоже помотал головой, мол: придумаешь ещё! – Называй Марией. – Тогда меня потянет «Ave»[1] запеть. Я в Барселоне слышал, в храме. Классная вещь. Я так точно не сумею. Мне медведь в детстве все уши оттоптал. – Да кто ты вообще такой? Что тебе от меня надо?! В Барселоне он слушал, про стрессы тут рассуждаешь, а сам Монте-Карло с Монте-Кристо путаешь! – Я Саша, – с ничем незамутнённым спокойствием сообщил спаситель и сунул Маше свою пустую тарелку. – На. – Зачем? – Мария так удивилась, что даже злость немного прошла, не совсем схлынула, но уровень её точно понизился. – Швыряй. Вот прямо об стену и швыряй. – Да зачем?! – Трудно с тобой, – вздохнул Саша, надвинув ладонью бандану по самые брови. – Ладно, хорошие дела лёгкими не бывают. Пошёл я. А ты думай поменьше. И в реку с разгона больше не сигай, да ещё взопревшая, опять судорогу словишь. Не забудь будильник поставить часов на шесть, я с утра за тобой зайду. |