Книга Усадьба с приданым, страница 43 – Катерина Снежинская

– Почему?

– Дед говорил, что любил сильно, – пожал плечами Саша. – Даже больше детей. Приходиться верить на слово.

– А дальше что?

– А дальше друг принёс ему котёнка, – Добренко снова усмехнулся, крутанув башкой, словно себе же не веря. – Тигрёнка, белого. Уж где его взял, чёрт знает. Может, из такого же шапито, а, может, у графа какого свой зоопарк был. Только представь: зима, холод, жрать нечего, а тут тигрёнок.

– И что, твой дед взял?

– Взял. Потом всю жизнь говорил: у неё глаза машины. Это жену его Машей звали. И что это не он тигрицу, а она его спасла. По-моему, он уверен был, что жена в неё переселилась. Ну, душа. Но так больше и не женился. А тигрица долго прожила, лет тридцать.

– Грустно это всё, – вздохнула Мельге.

– Почему грустно-то? Только так и нужно. Он же на самом деле не тигрицу любил, а жену свою. Всю жизнь и любил.

– Да ты романтик, оказывается. А говорил, не по твоей части.

– А это тут при чём? – Кажется, Саша всерьёз разозлился. Он даже голоса не повысил, но глаза странно потемнели. – Просто так надо, чтоб всю жизнь с одним человеком, а по другому-то зачем? Смысл какой? Жрать, срать и… воздух портить? Как у прадеда было, я не знаю, только что рассказывали. Но деда с бабкой видел, и отца с матерью. Всякое бывало, конечно, но они всё равно вот так, – Добренко сцепил пальцы в замок и продемонстрировал Маше. Для наглядности, наверное. – Друг за друга и за меня с сестрой. У них получилось. И так правильно.

– У них получилось, а вот у нас нет, – вздохнула Мария о своём.

– Ну я-то дурак был, – дрессировщик яростно поскрёб под банданой. – Поторопился. Стоило б ждать, а мне ж всё поскорее нужно.

– Чего ждать?

– Да тебя, – досадливо поморщился Саша.

И, правда, чего тут непонятного? Всё же просто на самом деле.

***

Всё случилось.

Главное было сказано и услышано. Она смотрела на него и понимала…

Ничего она не понимала, кроме того, что вот сейчас, всего через мгновение, через один удар сердца, он её поцелует и теперь всё будет по-настоящему, как нужно, как положено со времён сотворения мира или чуть позже, как и должно случаться между мужчиной и женщиной, единственными на земле, потому что в эту конкретную секунду и в этом конкретной жизни кроме них не существовало никого.

Он смотрел на неё и она слышала не призыв, не приказ, но что-то, чему противиться просто невозможно, да и желания не возникает. Нет, не так! И мысль не появляется этому не подчиниться, потому как на самом деле всё действительно просто, проще не бывает: вот Он, вот Она, а по-другому разве можно? С тех пор, как он камнем мамонтов гонял, а она в пещере уют наводила, только так и бывает.

Ветер шумел тревожно, будто протестовал, гнул ивы у берега, морщил воду, задирал угол пледа. Где-то тоскливо проскрипела чайка и затихла. Мир выцвел, посерел.

И всё случилось.

Ну, почти.

Маша ничего толком сообразить не успела. Просто её сильно толкнуло шерстистое и мокрое, завалив на бок. Что-то лязгнуло, клацнуло и рявкнуло, будто громыхнуло по грозовому:

– Арей, твою мать!

Мария приподнялась на локте, пытаясь пальцами содрать с лица липнущие прядки: ветер, оказывается, успел разгуляться не на шутку, вместе с волосами лез в глаза и рот, швырял в лицо пригоршни мелкого колкого мусора. Снова громыхнуло, и у горизонта фосфором высветлилась зарница. Кажется, это всё-таки не Добренко играл в Зевса-громовержца, а просто гроза началась.

– А ну иди сюда, ты… – и дальше матом, матом, трёхэтажным, семиэтажным и вовсе немыслимыми конструкциями.

Нет, всё-таки дрессировщик тоже орал. Оказывается, он и это умел.

Ну а пёс, которому предназначались все изыски отечественной словесности, неторопливо дотрусил до берега, аккуратно положил у лап спёртый бутерброд и уставился на людей, наклонив лобастую башку к плечу, мол: «Чего? По какому случаю переполох-то?».

Смотрелся зверь убойно, ну точь-в-точь выбравшийся из могилы мертвец: от носа до кончика некогда пушистого хвоста вымазанный почему-то мокрой землей, шерсть слиплась сосульками, морда довольная. Зомби, наверное, тоже выглядят довольными, когда на свет божий выбираются. Кому охота лежать в темноте да тесноте?

– Опять вольер разрыл, ты, … … … вонючий? – бушевал Добренко. – А ну иди сюда, … … собачья!

Никуда идти Арей явно не собирался. Ну или, по крайней мере, подчиняться хозяину в его ближайшие жизненные планы не входило. Внимательно выслушав красочные эпитеты, изрыгаемые дрессировщиком, пёс одним махом заглотал сандвич, презрительно сплюнул салатный лист и с места сиганул в воду.

– Ку-уда?! – раненым тираннозавров взревел Саша.

И вот тут Маша по-настоящему перепугалась, правда, сама не поняла чего, но разбираться времени не было. С воплем: «Ареюшка, не надо!» – Мария Архиповна вломилась в речку, подняв фонтаны брызг.

– Манька, тебя-то куда несёт? – ударило гневное в спину.

Вредный же пёс на отчаянный стон Мельге даже не обернулся, плыл себе и плыл, только уши топориком торчали.

Вода, почему-то чёрная и плотная, как дёготь или давешний кофе циркачей, подалась неохотно, будто не желая пускать Машу в глубину. И не сделав толком даже гребка, Мария осознала: плыть она просто не может. Забыла, как это делается, не помнит! Ни головой, ни руками-ногами, мгновенно ставшими тяжёлыми, как бетон. Она забилась, пытаясь выдраться из дёгтя и…

Бока обхватило стальными клешнями, Марию Архиповну дёрнуло вверх, как марионетку, очень светлые, очень злые глаза оказались совсем рядом – она едва носом их не клюнула.

– Манька, не дури, – сердито сказали в самое ухо, – тут мелко.

– Мелко, да? – несчастной овечкой проблеяла госпожа Мельге, ни черта не соображая.

– Мелко, – подтвердил Добренко, так и державший её за бока, будто плюшевого мишку. Подумал и добавил. – По пояс.

– Кому?

– Тебе, – Саша пожал плечами.

– А тебе?

– А мне по… Чуть ниже.

– Логично, – согласилась Маша. – А где Арей?

– Вокруг нас нарезает, с-скотина, – с чувством ответил дрессировщик.

Как он увидел, что там пёс делает, Мария понятия не имела, потому что смотрел-то Добренко совершенно точно на Мельге и взгляда не отводил, буравил зрачками. Кажется, вот именно про это в книжках для восторженных барышень писалось: «Его глаза были словно два пистолетных дула». Впрочем, может, там что-то другое имелось в виду, но вот Маше сейчас точно было не слишком комфортно, даже озноб по спине продрал коготками.

– Он, значит, нарезает, а ты меня обнимаешь? – хихикнула Мария в духе всё тех же барышень – от недавнего дикого испуга, неуверенности с общей потерянностью и сказанула-то, и хихикнула.