Книга ЭТНОС. Часть первая. Парадигма, страница 7 – Павел Иевлев

— Буст-команда. Но он тебе расскажет куда лучше, чем я. Обожает похвастаться, выпендрёжник. Но врать не буду, есть чем.

— Можно хотя бы вкратце? В рамках общей эрудиции. Чтобы совсем уж валенком в разговоре не выглядеть.

— Ну, в самых общих чертах, они прогрессоры…

* * *

— Нас можно, пожалуй, со всем основанием назвать «прогрессорами», — Мейсер полусидит-полулежит в кресле с бокалом в руке, и кресло это является тем идеалом мебели, о котором, не подозревая того, мечтает каждая жопа в Мультиверсуме.

Я это точно знаю, потому что сижу в таком же. И грубое слово «сижу» никак не отражает божественный процесс пребывания в оном. Уж не знаю, как этого удалось добиться его создателям, но реально оргазм всей задней части организма. Никогда в жизни я не получал столько наслаждения просто от того, что давлю задницей мебель.

— Посмотрите вокруг! — сказал он, сделав красивый жест бокалом. — Вам нравится то, что вы видите?

— Я в полном ахуе, — признался я честно.

Я в нём пребываю с того момента, как мы, прокатившись по странным туманным путям междумирья, вынырнули на окраине здешнего города. Катящаяся впереди машина, только что поражавшая глаз совершенством дизайна, вписалась в его архитектуру, как бриллиант в платиновый перстень. Пока мы неторопливо ехали по широчайшему проспекту, Нагма прилипла лицом к стеклу, и я уже начал всерьёз опасаться, что она теперь останется навеки курносой и пучеглазой.

— А-а-а! У-у-у! Ы-ы-ы! — подвывала она, как в детстве. — Я сейчас лопну от восторга! Какая красота! Так не бывает!

Город идеально расположен между двух зелёных гор в широкой долине, гармонично выливаясь из неё на морское побережье. От множества городов в разных мирах (а мне за годы контракта довелось повидать немало) он отличается тем, что кажется созданным в один миг.

Обычно города растут, как опухоль: старый центр прирастает новыми кварталами, те ещё более новыми, эти — новейшими, потом идут унылые коробки спальных районов, потом субурбии и прочие пригороды. Даже богатые столицы, строящиеся в рамках единого генплана, всегда несколько эклектичны, их эстетика либо размыта новостроем, либо локализована в каком-нибудь историческом центре. Здесь же сразу создаётся впечатление, что весь город от центральных зданий до последней лавочки в пригороде нарисован, как идеальная картинка, и по ней же дотошно построен. Гениально вписанный в пейзаж и великолепно продуманный внутри, он неправдоподобно хорош. Перечеркивают небо воздушно-лёгкие эстакады, впиваются в облака изящные шпили высоток. По шикарным улицам среди великолепных домов едут роскошные машины, и даже если среди них есть какой-то местный «лоукост», то я не могу выделить его среди потенциальных «роллс-ройсов». По широким тротуарам среди аккуратно подстриженных кустов и деревьев прогуливаются ярко одетые люди. И лишь одно меня смутило.

— Слон, а чего они все чёрные-то?

— Что вас больше всего удивило здесь? — продолжил выспрашивать меня Мейсер.

— Цвет кожи аборигенов, пожалуй.

— Как интересно! А почему?

— Я помотался по Мультиверсуму, но беспримесно чернокожих этносов нигде не встречал. Чисто белых — да, хотя и редко. Чисто азиатов — тоже. Разнообразных мулатов-метисов — сколько угодно. Мультирасовый мир — сам в таком вырос. Но целый срез чернокожих почему-то вижу впервые. Вроде бы, по логике, удивляться нечему, но всё равно как-то странно.

— Отчасти вы правы, — кивнул Мейсер, — в моей практике это тоже единственный чернокожий монорасовый срез. И он не всегда был таким. Некогда население представляло большее генетическое разнообразие, но здешний коллапс имел расово-неравномерную природу.

— Этот мир прошёл коллапс? — поразился я, невольно выглядывая в широкое, во всю стену, окно.

— А так и не скажешь, да? — засмеялся Мейсер.

Я видел много постколлапсных миров, и все они либо полностью вымерли, либо жалкие остатки выживших влачат крайне убогое существование на обломках.

— Когда мы пришли сюда, аборигены уже успели частично оправиться и нарастить численность населения, но пребывали на уровне развития, соответствующего в вашем мире примерно раннему средневековью. Уже есть железо, чтобы пырнуть им ближнего своего, но оно ещё слишком дорого, чтобы сделать из него плуг. Нам пришлось много поработать с их обществом, но посмотрите на результат! Впечатляет?

— Не то слово, — признал я. — И как вам это удалось?

— То самое «прогрессорство», с которого мы начали наш разговор. Технологии работы «буст-команды», услуги которой мы теперь предлагаем на платной основе в разных срезах, оттачивались здесь. Это был мир-полигон, ставший в итоге нашим шедевром. Я, признаться, горжусь им.

— И заслуженно, — кивнул я, отхлебнув вина из бокала.

Надо ли упоминать, что оно оказалось великолепным?

— И как много времени у вас на это ушло?

— Довольно много, — признал Мейсер, — но учтите, что это был наш первый серьёзный проект. Сейчас технологии отработаны, мы справляемся гораздо быстрее.

— И всё же сколько? Десять лет? Двадцать?

— Ну что вы, — засмеялся он. — Порядка пятисот.

— Вам… Так много? — поразился я.

— Нет, конечно! — захохотал Мейсер, явно наслаждаясь моей растерянностью. — Я выгляжу моложе своих лет, но не настолько. Мы с вами примерно ровесники, Док.

— Но… Как тогда?

— Давайте отложим этот разговор до встречи с моей командой. Объяснение некоторых вещей лучше доверить тем, кто в них действительно разбирается. Я же занимаюсь стратегическим планированием. Сейчас вам стоит отдохнуть с дороги, переварить впечатления, а также успокоить дочь. Встретимся за ужином, тогда и продолжим беседу.

— Успокоить дочь? Что с ней?

* * *

Отрада отцовских очей скачет на кровати, как обезьянка, но, увидев меня, падает в постель лицом вниз и застывает неподвижно.

— Что с тобой, колбаса?

— Сам сосиска, — отвечает она невнятно, не вынимая лица из простыней. — Погладь, ну, погладь, давай!

Я растерянно провёл ладонью по её растрёпанным волосам.

— Да не меня! Постель! — задрыгала босыми ногами Нагма.

Я потрогал простыни и понял, о чём она. В них хотелось замотаться и провести так остаток жизни. Мне доводилось как-то щупать настоящий натуральный шёлк, так вот — он, по сравнению с этой тканью, просто старый брезент.

— Скажи мне, отец, только честно, — она перевернулась на спину, и на меня уставились её пронзительные зеленущие глаза. — Мы умерли?

— Э… Что?

— Стоп, неправильно спросила, — она помотала белобрысой головой, потом потёрлась щекой о простыню и тихо мурлыкнула. — Я умерла, да? Меня всё-таки нашли и убили, и теперь всё ненастоящее? И ты тоже?