
Онлайн книга «Признания мои и комиссара Мегрэ»
Шоле мог бы оказаться его братом или кузеном, разве что отличался большей ловкостью. Почтенная семья, не хуже других. Большие аппетиты. И тот неуловимый налет элегантности, что открывает человеку доступ во все места, где можно поразвлечься. Баронесса Вагнер с Галапагосских островов принадлежала, если можно так выразиться, к той же породе. Они с Шоле посещали одни и те же бары, одни и те же салоны. По всей вероятности, они были знакомы. Оказавшись на мели, баронесса продала драгоценности, принадлежавшие не ей; Шоле за сто или сто пятьдесят тысяч франков сплавил картины, оставленные ему на хранение. Баронесса умерла на пустынном острове, успев провозгласить себя его императрицей. Шоле в одно прекрасное утро отплыл на Таити, а парижский суд заочно приговорил его к двум годам тюряги. Разумеется, в списке пассажиров он значился не под собственной фамилией, а под более невинной фамилией Дюбуа. Теперь следовало бы описать таитянскую атмосферу, которая не похожа ни на какую другую. Женщины красивы и доступны. Письма из Европы идут месяц, и любое событие, пока о нем станет известно на Таити, успеет утратить весь свой драматизм. Как и везде, есть здесь небольшой клан прожигателей жизни, таитянский Монпарнас, если угодно, избравший местом встреч несколько баров и дансинг, который называется «Лафайетт». Самозваный Дюбуа становится признанным королем этой компании. Таитянки его обожают: вавтомобиле у него постоянно нечто вроде небольшого гарема. Даже серьезные люди не в силах устоять перед его незаурядным обаянием и искрометным остроумием. Проходят месяцы. Дюбуа уже вхож во все клубы; водном из них ему предлагают стать президентом. В один прекрасный день прокурор оказывается в затруднительном положении. Умирает секретарь суда, туземец, а между тем он единственный был в состоянии исполнять эту должность. –Скажите-ка, Дюбуа… –Слушаю вас, господин прокурор. –Вы, случаем, не лиценциат права? –Да, разумеется, как все! –Не согласитесь ли поработать? Работы не так уж много: часов пять-шесть в день. –Смотря какая работа. –Я назначу вас секретарем суда… Соглашайтесь! Ну – ради меня! Прошу вас… Шоле, он же Дюбуа, дал согласие и был назначен по всей форме. И надо сказать, никогда на Таити не бывало такого образцового секретаря суда – мне подтвердили это все судьи. Так продолжалось два года. Иными словами, в течение двух лет все судебные документы и печати находились в руках у мошенника, заочно приговоренного к двум годам тюрьмы. –Скажите-ка, Дюбуа… –Слушаю вас, мой прокурор… –Хочу попросить вас об одной услуге… Может быть, у вас есть и степень доктора права? –Я просто не решался вам об этом сказать! –Ну, так выручите меня! Председатель суда только что отбыл во Францию… Займите его должность хотя бы на несколько месяцев! Я ни на волос не преувеличиваю. Самое интересное – у Дюбуа взыграла совесть. Он попросил два дня на размышление и явился к прокурору с сокрушенной миной: –Простите, но я не чувствую себя достойным… –Ну, будет вам! –Уверяю вас! –А я настаиваю… –Мне безмерно жаль, но я самым решительным образом отказываюсь. Он наотрез отказался! После этого еще несколько месяцев он исправлял обязанности секретаря суда, пока его не узнал какой-то путешественник и не уведомил власти. Как по-вашему, что предприняли власти? Посадили его в тюрьму? Но тогда суду пришлось бы заново пересмотреть все процессы, поскольку судебные документы, в нарушение всех законов, подписывались мошенником. –Послушайте, Шоле, ведь по-настоящему вас зовут именно так… На будущей неделе отплывает пароход. А до тех пор мы постараемся вас не замечать… –Невозможно, господин прокурор. –Как вас понимать? –А так, что у меня нет денег на билет. Ему дали денег. По случаю его отъезда в клубах воцарилось уныние, хотели даже устроить прощальный обед. Вот канва смешного приключения, не правда ли? Такое приключение не испортило бы и записок Казановы. Не говоря уж о том, что красавец Шоле успел наставить рога кое-кому из этих господ. Конец, как всегда, отнюдь не столь забавен. –Последний раз я получил от него открытку из Пекина,– сказал мне один человек в Папеэте. Но повстречался я с Шоле в другом месте – в Коломбо. Этот Шоле не годился уже ни в секретари, ни в судьи, ни в дон-жуаны. Вы, разумеется, знаете: когда судно приходит на рейд, все разношерстное местное население устремляется на палубу и поднимает там немыслимый шум. В толпе мелькают туземцы, левантинцы, попадаются и белые. Белые, как правило,– фотокорреспонденты местных газет, им надо отщелкать снимки для отдела новостей. Левантинцы предлагают вам автомобильную экскурсию, настоящий или поддельный жемчуг, подружку от тринадцати до шестнадцати лет или какие-нибудь еще менее дозволенные развлечения. Что до туземцев, они довольствуются тем, что переносят ваш багаж да продают вам безделушки из слоновой кости, изготовленные в Германии. Среди всего этого народа на палубу поднялся Шоле. Но он не был ни фотографом, ни носильщиком. На нем был куцый полотняный костюм, на голове белый шлем, глаза воспаленные и усталые; он прохаживался в толпе пассажиров и успевал за несколько секунд, я в этом убежден, произвести весьма углубленное психологическое исследование каждого из них. И он нашел то, что искал. На борту нашего судна были только австралийцы и довольно чопорные англичане. Пожалуй, только одного из них можно было увлечь на стезю недозволенных развлечений. Разумеется, его-то и подцепил Шоле. Он взял его под руку. Увел на нос корабля и, удостоверившись, что никто не подслушивает, принялся что-то тихо ему втолковывать. Заметив меня и поняв, что я француз, он с раздражением отвернулся. Я видел их в городе, в просторном лимузине, потом на базаре, где Шоле перемигивался с торговцами, поскольку клиент был уже сильно навеселе. Потом я заметил их возле одного подозрительного квартала… К часу отправления Шоле доставил любителя приключений назад; тот не стоял на ногах, и его пришлось уложить в каюте. Теперь Шоле оставалось, подобно другим гидам – но те-то хоть были левантинцы,– обойти все места, по которым он таскал клиента, и получить свою долю. –Такси не угодно ли? Хорошенький драгоценный камушек? Красивую девочку? Восточные люди – те, занимаясь подобным ремеслом, не испытывают ни малейшего смущения: они настолько презирают свою клиентуру, что на себя у них презрения не остается. |