Книга Референс. Карандаш и уголь, страница 38 – Павел Иевлев

— И что теперь делать мне?

— Сесть уже на попу ровно и не мешать мне рисовать! Ну, или пойти и рассказать всё отцу. Как хочешь.

Она села.

Из своей комнаты выбрела смурная Алька, и мы замолчали. Обсуждать больше нечего, настало время решений.

***

До вечера я рисовал. Закончил черновик на картонке, взял большой лист и перешёл к чистовой картинке. Финальный референс выходит на загляденье. Его бы маслом на холст и в рамку, но не умею я маслом.

Алиана сидит надутая, куксится, вздыхает и вообще демонстрирует расстроенные чувства. Даже обедать не стала. По-хорошему, ей бы не помешало с кем-нибудь поговорить. В конце концов, она пережила большой стресс — её похитили, насильно удерживали, собирались пытать, а потом на её глазах убили людей. Ах, да, ещё ей пришлось пописать в углу. Не знаю, что её больше травмировало, — лужа мочи или лужа крови. Разумеется, ей сильно не по себе сейчас. Но и мне не до её переживаний. Если Креон решит нас прикончить, то вырастить в себе нервное расстройство она не успеет.

После ужина Алька пришла ко мне в комнату. Смотрела, как я навожу глянец на портрет, вертелась, вздыхала, потом не выдержала:

— Калидия очень красивая, да?

— Факт, — я не стал спорить с очевидным.

— А я? Я красивая?

— Да, — кивнул я рассеянно. И добавил безжалостно: — Но она красивее.

— Я понимаю… — вздохнула она. — Как вы думаете, нас убьют?

— Не исключаю такого варианта, — ответил я честно. — Ты выбрала опасную стезю, вступив в наёмники.

— Я понимаю… Как вам удаётся быть таким спокойным, зная, что нас могут убить?

— К этому просто привыкаешь. Как будто мозоль натирается.

— И всё?

— Немного меняется восприятие жизни, — попытался я сформулировать словами то, что чувствуется жопой. — Перестаёшь откладывать что-то на потом, потому что этого «потом» может не случиться. Когда что-то очень хочется сделать — просто идёшь и делаешь. Ведь, может быть, это последний твой день, так какого черта? Как-то так.

— Наверное, вы правы, — вздохнула она, — так и надо. Жаль, я так не умею. Я всю жизнь жила будущим. Вот вырасту, и тогда. Вот выберусь из детдома, и тогда. Вот дотерплю до совершеннолетия, и тогда. А если будущего нет, то зачем тогда всё?

— А если есть — то зачем? — удивился я. — Нет никакого «зачем». Мы однажды умрём, это перечёркивает все цели. Но мы живы здесь и сейчас, и вместо «зачем» у нас «потому что». Потому что надо. Потому что так правильно. Потому что так захотелось. Потому что можем, в конце концов.

— А как вы думаете, я нравлюсь Калидии? — спросила она внезапно.

— Неожиданная смена темы, — удивился я. — Отвращения она к тебе не выказывала, за глаза гадостей не говорила, если ты об этом.

— Не совсем об этом… — вздохнула девушка.

— Так пойди и спроси у неё! — отмахнулся я. — Всё, хватит меня отвлекать. Ныне отпущаеши, иди и не греши. Ну, или греши, если есть такое намерение.

Алиана ушла, я вернулся к рисунку. Без оригинала перед глазами не то, но поправить очевидные огрехи моих кривых ручек можно. Тут штрих мимо лёг, тут тень не на месте, тут передавил, тут недожал. И всё равно — на редкость удачный портрет для моих более чем скромных способностей. Значит, я всё делаю правильно. Или просто повезло.

Ближе к ночи приехала Змеямба. На этот раз ей почему-то разрешили остаться на ночь, и она не спешит. Даже чаю попили до того, как в койку прыгнуть.

— Красивая девочка, — сказала Змейса.

Она стоит голая перед портретом, на фоне подсвеченного неоновым туманом окна и тоже, надо сказать, выглядит неплохо. Не зря рисовал.

— Ты тоже красивая, Зме, — ответил я.

— Ты ведь не стал её калечить, Док? Не поднялась рука?

Змеямба умная и наблюдательная.

— Не стал.

— Правильно. Меня с самого начало от этого мерзило.

— Нас могут за это убить, Зме.

— Нас в любой момент могут убить, — пожала она плечами. Грудь завораживающе подпрыгнула. — Работа у нас такая. Ты предупредил Слона, что не обязательно сможешь, и он, я тебя уверяю, это учитывает.

— Я бы смог. Ну, технически…

— Не важно, — отмахнулась она, продолжая внимательно рассматривать портрет. — Ты не всесилен, это всем понятно. Попробовал — не вышло. У всех свои пределы, в том числе и этические. Не смог искалечить и убить ребёнка, экая беда. Вырулим как-то.

— А если не вырулим?

— Значит, сдохнем. Ты же не за себя переживаешь, верно? За меня, за Альку… Ты ведь не спишь с ней?

— Нет, конечно, ты что!

— Так я и думала, а Гай проспорил! Йес! В общем, за меня не переживай. Я уже много лет как не живу, Док. Иногда кажется, что та пуля в сердце меня всё-таки убила, а всё, что было после неё, — дурной сон. Альку твою жалко, конечно, но молодым умирать легко, они ещё не знают, что смертны.

— Спасибо, Зме. Не то, чтобы мне стало легче, но спасибо.

— Спасибом не отделаешься! Пошли в кровать, пока мы ещё живы.

***

Утро началось с Алианы.

— Я не знаю, что я натворила, — сказала она, — но это было лучшее, что со мной случалось в жизни. И мне плевать на последствия!

Я оценил припухшие губы, шалые глаза, засос на шее и глупую улыбку до ушей и кивнул:

— Да лишь бы на здоровье.

— Вот! Я сказала. А теперь я пойду спать! — и ушла.

— Что я пропустила? — спросила вернувшаяся из душа Змеямба.

— Калидия с Алькой переспали, ко взаимному, надеюсь, удовольствию. Моя ассистентка влюблена по уши.

— А, ну совет да любовь, — зевнула Зме.

Мы с ней тоже немного не выспались.

Интересно, Калидия всегда предпочитала девочек, или это последствия попыток гендерной коррекции? А, впрочем, без разницы. Не самое плохое, что с ней могло случиться.

Потом Змеямба уехала, а меня вызвал Креон.

Я думал, что меня расстреляют за саботаж, но нет — в кабинете кроме владетеля сидит Слон. Весь такой на сложных щщах, сразу видно — что-то мутит.

Слонище незаметно подмигнул, и мне стало легче — он человек сомнительных этических принципов, зато хитрый как черт.

Креон посмотрел на меня доской маски и заявил:

— Насколько мне стало известно, в данный момент у моей дочери нет проблем со здоровьем.