Книга Лекарь Империи 4, страница 94 – Сергей Карелин, Александр Лиманский

Это было щедрое, почти королевское предложение. Шанс, за который любой другой лекарь вцепился бы зубами.

— Я подумаю над вашим предложением, — уклончиво ответил я.

На самом деле тут было о чем подумать.

Да, Владимир — это карьера, деньги, возможности. Лучшие клиники, современное оборудование, доступ к новейшим методикам. Но именно поэтому сюда и так рвутся все — за славой, за карьерой, за деньгами.

А кто останется там, в Муроме? Я вспомнил своих пациентов, которых уже успел вылечить и которые без меня скорее всего просто погибли. Во Владимире у таких, как они, был бы хоть какой-то шанс. В Муроме — никакого. Мои знания и опыт там — не просто конкурентное преимущество. Для многих пациентов это будет единственный шанс на правильный диагноз и, как следствие, на жизнь.

Такое решение нужно было тщательно взвесить.

Мы вышли из палаты барона. Артем, все еще переполненный эмоциями от приглашения на бал, отправился проверить другого пациента, которого консультировал вчера. Я же задержался в гулком, залитом утренним светом коридоре, прислонившись к холодной мраморной стене.

Предложение барона не выходило из головы. Так, теперь у меня есть могущественный покровитель. С одной стороны, это защита от таких, как Харламов и Журавлев. С другой — зависимость.

Барон щедр, но он из тех людей, которые привыкли, что их желания и приказы выполняются беспрекословно. Нужно будет соблюдать дистанцию, чтобы не превратиться из спасителя в личную собственность.

— Илья Григорьевич Разумовский?

Я обернулся.

Передо мной стоял полный, невысокого роста мужчина лет пятидесяти в дорогом, идеально сидящем костюме, который, впрочем, не мог скрыть внушительное брюшко.

Круглое, лоснящееся лицо, блестящие залысины и маленькие, хитрые глазки за толстыми стеклами очков в золотой оправе.

Я сразу узнал его.

А, вот и второй заговорщик, о котором говорила Шипа. Сам пришел. Интересно, что ему нужно?

— Да, это я.

— Алексей Петрович Воронцов, магистр третьего класса, — он широко, но совершенно неискренне улыбнулся и протянул мне свою пухлую, влажную руку. — Вы спасли мою племянницу, Катеньку Волосенкову. Хотел вас раньше отблагодарить, да все как-то недосуг было, дела, понимаете ли.

Я пожал его неприятно-мягкую ладонь, чувствуя легкое отвращение. Недосуг. Вот оно, ключевое слово.

Пока его племянница была на волосок от смерти, он, без сомнения, был готов отдать все. Но как только опасность миновала, благодарность тут же уступила место более важным делам.

Классика.

— Рад был помочь. Как поживает пациентка?

— Отлично! Полностью здорова, уже дома! — он засуетился, доставая из кармана платок и протирая и без того чистые очки. — Но я, собственно, не об этом. У меня к вам другое, более серьезное дело.

Его лицо мгновенно изменилось. Улыбка исчезла, губы поджались, а взгляд стал серьезным, даже мрачным. Начинается. Сейчас будет давить на жалость или пугать. Посмотрим, какую тактику он выберет.

— Боюсь, у меня для вас плохие новости, коллега.

Я слегка напрягся, показывая, что его слова достигли цели, хотя внутренне оставался абсолютно спокоен. Что еще за новости?

Воронцов огляделся по сторонам пустого коридора, словно опасаясь невидимых ушей, шагнул ближе и понизил голос до заговорщицкого шепота: