Книга Аметисты Серафимы Суок, страница 60 – Алина Егорова

В иных обстоятельствах Зося могла бы стать отличницей и гордостью школы, но заниматься с ней было некому. Требовалось совсем чуть-чуть – направлять, где нужно, и немного хвалить. В начальных классах ради похвалы Зося могла свернуть горы. Дома ее никто не хвалил, там до нее никому не было дела. В школе тоже. Плохо одетая, замкнутая девочка учителям была неудобна.

Они сразу поняли, что с Сапожниковых получить нечего: ни помощи, ни денег, ни связей. Поэтому в лучшем случае учителя от Зоси отмахивались: программу тянет, не хулиганит – и ладно. А то, что вне коллектива и в семье у девочки явно не все в порядке, так это не их, школьных работников, дело, для этого другие службы имеются. Иных педагогов Сапожникова раздражала, они понимали: от белой вороны можно ждать любых сюрпризов, наиболее вероятны сюрпризы неприятные.

Конечно же, ее дразнили. Маленького роста, плохо одетая одиночка, Зося была идеальной мишенью для самоутверждения самых хабалистых и закомплексованных членов детского коллектива, кои обычно задают тон в классе.

Если бы кто внимательно посмотрел в школе на эту девочку, то увидел бы, что она существует словно в потустороннем мире. Задумчивая, отрешенная, взгляд не на окружающих, а сквозь них. И какое-то трепетное, почти священное отношение к бусам, простым бусам из лиловых камней. Она носила их под одеждой, как носят нательный крестик, перебирала аметисты, как четки, и что-то шептала, будто молилась.

Переписка в WhatsApp

Высокий, бреющийся наголо, с темными, способными прожечь глазами, хромой, с отрубленной кистью руки. Потомок княжеского рода, имевшего литовские корни, он вырос в поместье своего отца на Украине.

Владимир Иванович Нарбут. Человек с положением, секретарь УкРОСТА. Мужчина с биографией и тайной. Его непростой жизненный путь сулил трагическую судьбу. Но какая разница, когда здесь и сейчас он был на коне?

От Нарбута исходила сила и какая-то сатанинская энергия. Его стихи напоминали отрывистые, бьющие в цель пулеметные очереди. Или свист сабли в степи. Или одиночные выстрелы. Слушатели замирали, когда Владимир читал свои стихи. В них было что-то зловещее, мистическое и в то же время притягательное. Его выступления походили на сеансы черной магии, а он сам стал прототипом булгаковского Воланда. Нетипичная расстановка слов в предложениях и вводящая в транс замедленность речи. Он говорил неуклюже, словно раскачивался на своей хромой ноге. Это и придавало его творчеству уникальность. Его личность завораживала, как завораживает все необычное.

Нарбут был не последним человеком в партии и руководителем агитаторов еще в Одессе. Он прибыл в Харьков и стал частым гостем у Катаева с Олешей. Молодые люди пили вино, рассуждали, читали стихи – свои и чужие. Владимир Нарбут к тому времени был признанным поэтом-акмеистом, несколько лет он прожил в Петербурге, был знаком с Городецким, Гумилевым, Ахматовой. Компании молодых, еще неизвестных литераторов льстило общество мэтра.

Нарбут позвал Симу с собой в Москву. Город, где давно установилась мирная жизнь со столь желанными Симе ресторанами, театрами, шляпками и модами.