Книга Дар царицы Савской. Абиссинское заклинание, страница 195 – Наталья Александрова

Я думала, что после сегодняшнего тяжелого дня засну как убитая, но не тут-то было. Мне было никак не устроиться на непривычной кровати, в комнате было душно, подушка, казалось, была набита камнями, и вдобавок ко всему откуда-то издалека, сквозь стены, до меня доносились звуки музыки. Кто-то играл на пианино… нет, не на пианино, это был какой-то другой инструмент, непривычно, старомодно звучащий…

В памяти всплывали какие-то полузабытые слова — клавесин? Клавикорды? Спинет?

Я спустила ноги с кровати, нашарила домашние туфли, отороченные мехом, взяла со стола свечу в тяжелом серебряном подсвечнике. Держа свечу перед собой, вышла в коридор. По стенам висели старинные портреты, господа в шитых серебром камзолах, в напудренных париках, дамы в открытых платьях… в темноте, в колеблющемся, трепетном свете свечи их глаза сверкали как живые.

Я шла по этому коридору — и звуки клавесина становились все ближе и ближе…

Впереди показалась полузакрытая дверь.

Именно оттуда, из-за этой двери, доносилась музыка.

Простая мелодия повторялась раз за разом, обрастая вариациями, расцветая, как розовый куст.

Я толкнула дверь, вошла в просторную комнату, которую освещал единственный канделябр, стоявший на старинном клавесине.

За этим клавесином на резном табурете с золочеными выгнутыми ножками сидела женщина в платье из серебристой парчи, с пышно завитыми, усыпанными пудрой волосами. Это она играла на клавесине, это под ее руками рождалась пышная, волшебная, завораживающая мелодия…

Видимо, услышав скрип двери и мои шаги, женщина прекратила игру, повернулась ко мне. На ее лице заиграла странная, блуждающая, призрачная улыбка.

— Это ты! — проговорила она таким тоном, как будто давно, очень давно ждала меня. — Ты пришла! Я ждала тебя. Я должна тебе сказать…

Голос ее был низким, звучным. Кажется, в опере такой голос называется контральто.

Она замолчала, как будто к чему-то прислушиваясь. Может быть, к своему собственному голосу, к его отзвукам, которые раздавались в дальних углах комнаты, в темных углах, куда не доставал свет свечей.

— Что вы должны сказать? — поторопила я ее.

— Запомни: кожа, дерево, железо, камень и стекло!

— Что? — переспросила я.

— Кожа, дерево, железо, камень и стекло! — снова прозвучал голос — но это было не звучное контральто красивой зрелой женщины, а тонкий детский голосок…

Я вздрогнула и проснулась.

Надо же, оказывается, я спала… ну да, откуда здесь серебряный подсвечник, и коридор с портретами, и дама за клавесином…

Я осознала себя лежащей на обычной кровати, довольно узкой, кстати. Подушка плоская, а я люблю помягче.

В комнате было темно, только сквозь неплотно задернутые занавески проникало немного света то ли от луны, то ли от уличных фонарей.

Ну да, я в клинике Рудольфа Зурабовича, куда он привез меня вчера. Сказал, что дня на три, а что потом? Что со мной будет?

Ладно, об этом подумаю утром, а сейчас нужно поспать, до утра еще далеко.

Я нашарила на тумбочке телефон, чтобы узнать время, но он безнадежно разрядился. И зарядки у меня нет.