Книга Золотой камертон Чайковского, страница 83 – Юлия Алейникова

Милиция сказала, что в дом залезли хулиганы, наверное, деньги искали или ценности, а тут Оля проснулась, вышла из своей комнаты и спугнула их. Они ударили ее по голове подвернувшимся под руку бюстом композитора Глинки и сбежали. Четких следов в доме найти не смогли, вместо них остались только грязные лужи, а на дворе слабый снежок, который пошел вечером, к приезду милиции превратился в настоящий снегопад.

Оля выздоравливала долго. Сперва к ней не пускали, и Максим сходил с ума от беспокойства, каждый день мотался в больницу, музыка его стала тревожной, полной невысказанной любви и муки, и Павел Иванович сказал, что это вершина выплеснувшегося в творчестве чувства, что у Максима родилось произведение потрясающей глубины, и при этом даже прослезился. А Максим даже не обрадовался, сейчас он хотел только одного, чтобы Оля поправилась. А еще вечерами, сидя в доме, он стал зябко ежиться, словно от чьего-то недоброго взгляда, и в его голову стали приходить мысли, а так ли уж случайно было происшествие с Олей?

Ведь кто-то уже пробирался в его дом, обыскивал его? А может, он еще вернется? Кто бродит во тьме вокруг дачи, караулит, высматривает, что-то ищет? От этих мыслей Максиму становилось не по себе. А однажды вечером он задремал прямо за столом в кабинете, а когда проснулся резко, вдруг, словно его толкнули, увидел за окном чьи-то глаза. Пока он моргал и приходил в себя, они исчезли. Глаза исчезли, а натоптанные валенками большие бесформенные следы остались.

Теперь Максим стал надежно запирать двери, каждый вечер проверял окна, а возле кровати поставил топор, которым колол дрова во дворе. Но такая жизнь его категорически не устраивала, и он твердо решил, что после выздоровления Оли или поймает злоумышленника, или съедет с дачи. Жить в постоянном неврозе и прислушиваться к скрипам и шорохам старого дома было невозможно.

А еще было бы неплохо понять, что понадобилось этому человеку на старой даче? Никаких ценностей они там не хранили, да и не было их у его семьи. А может, сокровища принадлежали прежним хозяевам? Может, на даче спрятан клад? А если так, то, выходит, прежние хозяева о нем не знали, а неизвестный злоумышленник узнал? Бред. Дача не такая уж старая, и владело ею, по словам Павла Ивановича, одно семейство. Выходила какая-то нестыковка. Но что-то здравое в рассуждениях Максима все же было.

Он до сих пор не интересовался прежними хозяевами. Кроме того, что дом принадлежал некогда знаменитому композитору, потом его жене, но Максим ничего не знал об этих людях. А может, стоит расспросить про них у Павла Ивановича? Ведь ни Максим, ни его родители определенно не могли ни для кого представлять интереса. А может, все дело в камертоне, закралась Максиму в голову пугливая, неловкая мысль, камертон был действительно, по-настоящему ценен, точнее, бесценен, и дело было вовсе не в золоте. Нет, нет. Этого не может быть. Если бы он был нужен старым хозяевам, они бы его просто потребовали, а больше никто не мог о нем узнать. Максим никогда и никому о нем не говорил. Даже Оле, даже родителям, даже Павлу Ивановичу. Значит, дело в другом.