Книга Признания грешницы, страница 89 – Анна Васильевна Дубчак

– И нам тоже нужен такой, – сказала мама, обнимая Лиду. – Все-таки мы живем почти в лесу, мало ли что… Вот поднакопим и купим.

– Бизнесмен? – спросила Лида, кивая в сторону мужчины в черном свитере и джинсах. – Такой же, как наш Рыбин?

– Нет, прокурор, – ответила мама. – В отличие от всех этих (при этом она состроила презрительную мину в адрес пьющих и развлекающихся гостей санатория) он не пьет, но, правда, много курит. Работа у него нервная.

– А я и не знала, что у нас здесь отдыхают прокуроры.

– Менты, следователи, адвокаты, ты просто не знаешь. Ты вообще ничего не знаешь о них, чем они здесь занимаются, да тебе это и не нужно… Но Рейн – он совсем другой.

– Рейн? Его так зовут? Или кличка?

– Фамилия. Он немец. Очень хороший человек. Его здесь многие боятся.

Лида знала, куда поселили прокурора: в отапливаемое зимнее крыло, но в одну из самых близких к столовой комнат, за которой был небольшой холл, отделявший его номер от дальних, где всю ночь могли шуметь, петь, орать, веселиться другие отдыхающие.

– Мама, мамочка, ты подожди, я сейчас, сейчас… Я тебе помогу…

Лиза переоделась в сухую одежду, набросила теплую куртку и вышла из комнаты. И тут же почувствовала невыносимую боль, ее схватили за волосы и пригнули голову к самому полу, она уткнулась носом в ковровую пыльную дорожку, прямо перед глазами увидела забрызганные мокрые белые кроссовки с надписью «Adidas».

– Я видел тебя там, внизу, за пальмой, – услышала она ядовитый шепот и обмерла. Голос принадлежал Вадиму Рыбину. – Жить хочешь?

– Да… Хочу… – проговорила она, глотая слезы.

– Тогда молчи. Рот откроешь – хана тебе.

Потом ее отпустили, грязные кроссовки затопали быстро по коридору, и шаги затихли. Она подняла голову, потрогала то место, откуда ее волосы чуть не вырвали с корнем.

Так, держась за голову, уже находясь в полубессознательном состоянии, она шла длинными пустыми коридорами, направляясь в «зимнее» крыло, остановилась перед дверью, за которой, как она знала, жил прокурор с речной немецкой фамилией Рейн, и постучала…

Наташа проснулась и обнаружила, что Геры в комнате нет. Ее кровать аккуратно заправлена, дорожной сумки нет, на столике возле распахнутого окна – ваза с букетом полевых цветов и прислоненной к ней запиской:

«Наташа, дорогая, мне надо быть рядом с Левой, что бы ни случилось. Какое счастье, что кто-то сделал за нас эту грязную работу, и мы теперь можем дышать полной грудью. Боюсь даже подумать, кто бы это мог быть. Постараюсь не попадаться на глаза тем, кто меня активно ищет. Так мне будет удобно действовать. Мне очень жаль, что я сорвала тебя с места, звонок тебе был продиктован моим эгоизмом и страхом, я была растеряна. Если мне удастся помочь Леве и все вернется на прежние места, то мы сможем с тобой встретиться в более спокойной обстановке.

Я не пригласила тебя с собой, чтобы не втравливать в это дело, ты-то здесь вообще ни при чем. Спасибо, что помогла мне, поддержала. Думаю, что теперь ты можешь наконец включить свой телефон. Скажи тем, кто может появиться у вас там, что вы меня не видели и ничего не знаете.

Я бы сказала тебе все лично, без этой опасной записки, но вчера мне было очень плохо, я бы не смогла нормально осмыслить и решить, как я должна действовать дальше.