Книга Дети Антарктиды. На севере, страница 77 – Даниил Корнаков

— Ага, довелось содрать сотню-другую шкур во период и после Адаптации, — ответил он, зажал указательным пальцем левую ноздрю носа и смачно высморкался, а затем добавил: — Не медвежьих правда, а в основном тюленьих. В целом то, принцип один и тот же. — Его усталый взгляд упал на наполовину содранную медвежью шкуру. — Ну… почти. Печень-то мы уж точно не выкидывали, она с профилактикой цинги помогала.

Брови капитана нахмурились, он задумался, но пробыл в этом состоянии лишь мгновение, после чего вернулся к разделке.

Матвей молча наблюдал за ним, изредка осматриваясь по сторонам, пока Юдичев внезапно не заговорил:

— Эй, — он вытер окровавленные руки о мокрую шерсть и посмотрел на Матвея притупленным взглядом. — Я вот чего хотел сказать то… спасибо, что не дал этой сволочи меня сожрать. — Он демонстративно харкнул на медвежью морду. — Теперь я вроде как твой должник что ли. Сперва подумал, раз тебя из бассейна тогда вытащил, то мы теперь квиты, да только вот ты на себя целого медведя принял, а я всего-то-навсего тебе трос сбросил, да жучка того пришиб. Короче, несоизмеримая плата выходит, как по мне, поэтому больше буду тебе должен.

— Хорошо, — согласился Матвей.

Юдичев размял руки.

— Да уж, всеми этими обещаниями и перетаскиванием всяких религиозных шизиков на своем горбу, я так и сам скоро в праведника превращусь.

Рывком Максим грубо содрал часть медвежьей шкуры, обнажив розовую плоть.

— Может, оно и к лучшему, — добавил Матвей с легкой улыбкой.

Юдичев оставил его слова без ответа.

— Ладно, со шкурой я вроде разобрался. — Тыльной стороной руки он вытер вспотевший лоб. — Дальше там что?

Пришлось запачкаться.

Медвежатину — в основном куски окорока и грудины, — завернули в еловые ветви и куски медвежьей шкуры, уложив в рюкзаки. Перед этим долго ломали голову, во что лучше всего завернуть дичь для его сохранности, но кроме ветвей ели, коих насобирали еще вчера для обустройства убежища, не нашли.

Кровью запачкали все: руки, рюкзаки, лица, землю и речку, в которой охладили мяса для чуть более длительной сохранности.

Теперь приходилось торопиться не только по причине поскорее догнать вторую группу, но и из-за скоропортящегося мяса в черных от крови рюкзаках.

В пути Матвея все не отпускало внезапно посетившее его воспоминание, вспыхнувшее в то короткое мгновение, когда медведь почти его прикончил. Говорят, перед смертью вся жизнь проносится перед глазами, и он видит все обретенное счастье за отведенное ему время на Земле, но в случае Матвея мимо него пронесся лишь один-единственный отрывок с его матерью и последними минутами ее жизни — не счастливое, а одно из худших воспоминаний из его жизни. Он прогонял в голове это собстие и раз за разом, словно перематывал ролик на экране планшета, и наслаждался лишь еще не успевшим выветриться из головы образом матери, стараясь не думать о конце внезапно посетившем его воспоминании.

Потом он неожиданно припомнил найденную в родительском доме цифровую фоторамку с ее изображением. Матвею захотелось узнать, так ли хорошо совпал увиденный им образ матери с ее свадебной фотографией. Он потянулся к рюкзаку, нащупал рамку в переднем кармане, и к несчастью обнаружил, что кровь просочилась через ткань рюкзака и испачкала рамку. Он протер ее снегом, затем рукавом и попытался включить. Увы, экран не загорелся. Либо рамка успела разрядиться, либо из-за попавшей в разъем крови и вовсе сломалась.