Книга Дом без воспоминаний, страница 40 – Донато Карризи

Джербер запасся листочками и клейкой лентой. Он стоял посреди комнаты, держа все это в руках, сдвинув очки на лоб и сунув авторучку за ухо. Иногда склонялся, перечитывая записи в блокноте, который лежал на столике. Как только находил что-нибудь значимое или нуждающееся в дальнейшем осмыслении, выписывал на листочек и прикреплял его где-нибудь в комнате, чтобы сложилась цельная картина. Такой метод помогал увидеть материал в трехмерной проекции.

Он приклеил первый листочек над камином. От него не ускользнуло: сказочнику было именно двенадцать лет, когда произошли события, о которых он во что бы то ни стало пытался поведать, – ровно столько же, сколько сейчас Николину.

Потому что последний школьный день, с которого началось повествование, а именно седьмое июня, совпадает с датой похищения Миры и ее сына на лесной дороге, хотя второе событие произошло много лет спустя. Сколько в точности? Ответ на этот вопрос, возможно, дает матч между «Фиорентиной» и «Барселоной», проходивший в 1999 году.

Основываясь на этих временны́х рамках, Джербер подсчитал примерный возраст сказочника.

Эту запись он поместил рядом с остальными тремя. Еще не признаваясь открыто самому себе, начал понемногу вырисовывать профиль противника. Хотя одним из условий и было не искать его, сказочник, возможно, осознавал, что психолог придет именно к таким выводам, и не исключено, что эта информация была специально вложена в историю, затверженную Нико, дабы сбить Джербера со следа. Он уже ни в чем не был уверен. Может быть, только в том, что зачин истории, случившейся двадцать два года назад, причинял боль.

Последний день школы для двенадцатилетнего мальчишки – особенный, сказал себе Джербер. Где-то скрыто обещание, надо только снять с него покров. Этот день – калитка во времени: проход закроется за тобой, стоит ступить на другую сторону. И когда в конце лета снова увидишь своих товарищей, ты будешь другим, да и они изменятся тоже. Но ты еще этого не знаешь. Как только прозвенел последний звонок, исчезают правила, стираются границы. Может случиться все, что угодно. Никто не говорил тебе, что, став взрослым, ты никогда уже не прочувствуешь до конца веселой анархии вот такого дня, безоглядной беспечности перед лицом неведомого. Но в случае безымянного мальчишки счастливое воспоминание похитил орк.

Я бы на твоем месте не спускался в подвал.

Снова совпадение с Николином. Оба в одном и том же возрасте стали пленниками. Тюрьмой для Нико был не институт, куда его только что увели. Он оказался заперт в собственном разуме.

Как долго он продержится в этом состоянии, даже не имея возможности моргнуть, когда чувствует такую потребность?

Пока день расточался в вечерних сумерках, а огонь в камине медленно затухал, Джербер позволял полутьме себя обволакивать. Ему хватало слабого света, сочащегося из окна, золотой дымкой скользящего по крышам Флоренции. Психолог не намеревался зажигать лампу под абажуром, стоявшую рядом с креслом, он сразу почувствовал – темнота не угнетает его, наоборот: это сфера покоя, в которой можно укрыться и размышлять.

Дабы сохранить беспристрастность, он силился забыть, что сказочник и маленький герой страшного рассказа Нико – один и тот же человек: было полезно навести мост эмпатии, чтобы до конца поверить в историю. Тот мальчишка был ошеломлен, вернувшись домой и найдя там чужого, которого никогда раньше не видел.