Книга Дом огней, страница 12 – Донато Карризи

Конец света начинается со скрипа, любил повторять синьор Б.

В тот день Джербер зашнуровал ботинок, оставив пустыми две верхние дырочки, и вышел из дома, пообещав себе при первой же возможности заменить шнурок. Но так и не сделал этого.

Шли месяцы, а шнурок на левом ботинке по-прежнему оставался рваным.

С того времени Джербер перестал следить за собой. Все более растрепанная шевелюра, небритые, заросшие неухоженной бородой щеки. Картину дополняла потертая, вся в пятнах, одежда, дырки на локтях джемперов, обтрепанные манжеты и воротнички рубашек. Даже личная гигиена страдала. Он еще был красивым мужчиной, но личное обаяние, благодаря которому его не судили строго, казалось, больше не действовало. Хуже того: Джербер вроде бы даже и не замечал того, что с ним творится. Вокруг него как будто образовался непроницаемый упругий пузырь, не позволявший людям подойти ближе, буквально отталкивая их.

Истина заключалась в том, что, все глубже погружаясь в лень, он утратил желание быть психологом. Потеря интереса отразилась на внешнем виде. Он даже не отдавал себе отчета, насколько запустил себя. И уже ни в чем не был уверен. В эти месяцы без единого пациента ему хватало времени терзать себя из-за случая сказочника. Вслед за угрызениями явилась апатия.

Вот почему он без зазрения совести применил к Томмазо запрещенную процедуру стирания памяти.

Сеанс закончился после пяти вечера, а на чуть более поздний час у Джербера было назначено свидание, которым он ни в коем случае не хотел манкировать.

Он проводил Томмазо к выходу. Отец мальчика, увидев их, встал с креслица, на котором сидел около часа, и сразу попытался поймать взгляд психолога. В его глазах читался немой вопрос.

– Все хорошо, – соврал Джербер, предваряя его. – Лечение проходит успешно, – добавил доктор и погладил Томми по голове; тот вырвался и потянулся за бананом, который лежал в корзинке с фруктами, предназначенными для маленьких пациентов.

То, что Томмазо остался единственным его подопечным, не было для психолога веской причиной нарушить традицию.

– Увидимся через две недели, – сказал ему Джербер, полагаясь на то, что ярость, тайно вызревающая у мальчика внутри, надежно заперта в глубинах его юной психики.

Вскоре Томми и его родитель покинули мансарду.

Джербер вернулся в кабинет, посмотрел на часы. Прикинул, успеет ли он и можно ли немного опоздать на встречу, назначенную в кафе Пашковски. Человека, который будет его там ждать, Пьетро даже не знал в лицо. Договорились, что тот положит на столик карманные часы – это послужит опознавательным знаком.

Психологу не терпелось встретиться с ним.

Пока он торопливо гасил огонь в камине, выключал свет и закрывал ставни, красная лампочка на потолке, соединенная с кнопкой, расположенной на стене в приемной, пару раз загорелась и погасла.

Беззвучный сигнал всегда оповещал о чьем-то приходе, не прерывая сеанса.

Раздраженный внезапной помехой, намереваясь поскорее выпроводить нежданного гостя, Джербер выглянул за дверь.

Посреди коридора, в полутьме, кто-то стоял: посетитель прошел чуть дальше и остановился возле запертой двери бывшего кабинета синьора Б.

– Кто вы? – спросил психолог.

Посетитель стоял, не двигаясь, и вроде бы смотрел в его сторону.

– Меня зовут Майя Сало, – откликнулась женщина, судя по голосу, молодая. Она говорила с иностранным акцентом.