Книга Дело о мирных переговорах, страница 96 – Лариса Куницына

— Значит, отец вам рассказал о вчерашнем происшествии?

— Конечно, он кипел от возмущения и обиды, и более всего злился на де Лорма, помешавшего ему прямо сейчас подвесить того бродягу на мясницкий крюк. Хотя, насколько я знаю графа, он не стал бы так яростно защищать никчёмного человека. Потому я не знаю. Мне сложно судить об этом. К тому же я никак не могу быть беспристрастен в этом вопросе, поскольку я действительно терпеть не могу Себастьяна.

— Почему же?

— Он завистлив, чванлив, груб и неблагодарен. Знаете ли, ваше сиятельство, мой дед был слишком любвеобилен и за свою долгую жизнь наплодил множество бастардов обоего пола. Он всех признал и обо всех проявлял заботу, а потом ещё на смертном одре заставил отца поклясться, что он так же будет заботиться об этом нищем выводке братьев и сестёр. Матушка Себастьяна — одна из них. Её муж погиб на войне до его рождения, причём обстоятельства его гибели достоверно неизвестны, однако, она всегда уверяла, что он был героем и его подвиг похитили командиры. Она приехала к нам и поселилась поблизости, принимая милость моего отца, как должное. Она без конца твердила Себастьяну, что он — сын героя и его ждёт великое будущее, а мы — лишь баловни судьбы, имеющие всё по праву рождения, но, по сути, ни на что не годные бездельники. Она вбила ему это в голову и сумела просунуть его в свиту отца. Тот дал ему очень даже неплохую должность, хотя сперва он был всего лишь адъютантом. Но ему было мало. Он уверен, что заслуживает звания маршала, не меньше, а отец не даёт ему дороги, старательно продвигая вверх меня.

— И вы называли его штабной крысой?

— А что, это не так? Знаете, со временем этот наглец стал хитрее, с отцом, да и со мной он вёл себя весьма почтительно, но однажды, когда я пригласил его за стол, где сидел с друзьями, он выпил лишнего и выболтал всё, что у него на душе. Он сказал, что я, не имея никаких достоинств, купаюсь в роскоши только по тому, что меня, как сына коннетабля, приставили к наследному принцу. Я получил почести за участие в прошедшей войне в силу своего положения, а не заслуг. И что вообще, последние поколения Вайолетов растеряли былую доблесть, и только он, сын героя де Меркера ещё является её носителем. Я обиделся на него и не сдержался. Я вместе с Жоаном участвовал в горном походе короля Ричарда и дважды попадал под обстрел рыцарей Девы Лардес. Мы спали на дороге, завернувшись в плащи, потому что там негде было поставить палатку, и готовы были идти в бой вслед за королём. Разве наша вина, что штурм цитадели, а потом и замка на Грозовой горе не состоялся из-за грозных знамений? А Себастьян всё это время оставался при штабе в лагере основной части войска в предгорье Восточных скал. Как он смеет вообще в чём-то упрекать меня? Вот я и сказал, что уж кому, а не такой штабной крысе как он, обсуждать чьи-то боевые заслуги. Он тогда обиделся и кричал, что это отец виноват в том, что он до сих пор не добился славы, поскольку тот держит его в штабе, не пуская в бой. Всё это было так отвратительно, что Анри просто попросил его убраться и не портить нам хороший вечер. Можно было ожидать, что он оскорбится и потребует удовлетворения, но он уполз, скуля от обиды, видимо, понимая, что Анри первыми же двумя ударами отрежет ему уши.