Книга Фарги Падающая звезда, страница 41 – Лариса Куницына

— В студию, — Джон поднялся. — Веди нас, благородный Глостер! В этой мешанине красок и эмоций лучше тебя разбирался только сам Фарги.

— Точно, — ухмыльнулся Джерри и доверительно сообщил: — Наш милый Глостер и сам иногда берётся за кисть. Никто об этом не знает, но кое-что из того, что Фарги делал на заказ, на самом деле нарисовано им.

— Он терпеть не мог работать по заданию, — пояснил Брай, направляясь к двери. — А я неплохо освоил его манеру. Кое-кто из местных ценителей был бы сильно разочарован, узнав правду о своих сокровищах в рамах.

— Фарги старался не отказывать, если ему давали заказы, — добавил Джон. — Это было частью его прикрытия. Но работать над этим, было для него чем-то вроде зубной боли. А Брая это, похоже, забавляет. Он у нас вообще шутник, только чувство юмора у него немного своеобразное.

Студия Фарги в этот час сама напоминала одну из его странных и светлых картин. Она размещалась в невысокой башне, увенчанной белым куполом, а внутри представляла собой большое круглое помещение, белые своды которого, сходившиеся в самой высокой точке, как в зените, чистотой и плавностью линий напоминали шедевры древнерусской архитектуры. Светильников здесь не было. Студия, как и все помещения дома, освещалась белыми панелями, покрывавшими стены, отчего казалось, что спокойный дневной свет пронизывает всё пространство зала. Днём в круглые окна наверху врывались упругие солнечные лучи, но сейчас в них заглядывало тёмное, чуть мерцающее множеством звёзд небо. И это соседство дневного света и звёздной ночи казалось прекрасным и слегка ирреальным, вполне в духе хозяина дома.

У стен стояло несколько больших удобных кресел, сидя в которых так приятно было созерцать картины, проецируемые на белом пластике стен. В центре студии на круглой площадке, куда вели три белых ступени, размещалось рабочее кресло, которое принимало конфигурацию, нужную хозяину и легко перемещалось вдоль необычного пульта, состоявшего из архивного и рабочего терминалов. Сейчас, когда компьютер был выключен, ничто здесь не напоминало мастерскую художника, и странно было думать, что в процессоре архивного терминала хранится огромная картинная галерея, включающая всё наследие уникального и весьма плодовитого художника. Но здесь было всё, все его полотна, наброски и зарисовки, которые в любой момент можно было воспроизвести и размножить в тысячах экземпляров без малейшего ущерба для изображения.

Наверно, это и было одной из причин того, что компьютерная эмоциональная живопись так долго не признавалась настоящим искусством, одним из аспектов которого считалось, как ни странно, обязательное наличие оригинала и копии. Тысячи и миллионы оригиналов словно снижали его ценность в глазах экспертов. К тому же отход от традиционного способа написания картины к, казалось бы, облегчённому методу использования фотографии и стереографии, а также проекций мыслеформ художника, низводил это направление живописи к обычному трюкачеству. Я ещё помнила выставки, которые проводились на Земле в самом начале развития этого направления. Как только не изощрялись бедные новаторы, создавая сложные композиции, используя причудливые цветовые решения, не доступные при рисовании другими способами, чтоб доказать своё право называться художниками. Они создавали обширные полотна, начинённые множеством тщательно выписанных деталей, находящихся в постоянном движении и несущих самостоятельные идеи. В конце концов, это начало называться жанром «лоскутного одеяла», но ничуть не улучшило положения авторов.