Книга Кофе для невлюбленных, страница 18 – Софья Ролдугина

— Мы не опоздаем, леди Виржиния, — вот теперь он совершенно точно улыбался. — Надеюсь, вы не боитесь скорости?

— Разумеется, нет, — ответила я невозмутимо.

И только тогда, когда автомобиль разогнался настолько, что тряска стала просто невыносимой, мне стало ясно: Лайзо не хвастался, когда говорил, что пять лет занимался гонками. Дребезжали стекла, что-то оглушительно громыхало, ревело и дребезжало… К счастью, скоро мы выехали с пустынной улицы на довольно оживленную, и мне не пришлось просить, чтобы Лайзо сбросил скорость — он сделал это сам, пусть и вынужденно. Я незаметно перевела дух и расправила в плечи, стараясь не думать о том, какая у меня сейчас улыбка.

В лучшем случае — вымученная. Но, скорее всего, просто сумасшедшая.

Тем не менее, на благотворительный завтрак мы не опоздали и к дому леди Вайтберри подъехали даже раньше, чем нужно. Я велела Лайзо сделать еще один круг, до площади и обратно — на это как раз ушли «лишние» четверть часа. Напряжение от безумного начала поездки окончательно сошло на нет. Однако оставлять выходку Лайзо без подобающего наказания я не собиралась.

— Завтрак не займет много времени, полагаю, — голос у меня был сладким, как вишнёвый сироп. — Не больше часа. Я бы рекомендовала подождать моего возвращения прямо в автомобиле.

— Как скажете, леди, — покорно согласился Лайзо, пряча под козырьком кепи выражение глаз.

Вернулась я только через три с половиной часа. Гости к тому времени большей частью уже разошлись, но ведь подругам всегда найдется, о чем поговорить — вот мы с леди Вайтберри и задержались немного. Обсудили и преждевременную — «Ах, какая потеря для искусства!» — смерть Патрика Мореля, и размеры сделанных гостями пожертвований, и, конечно, небывалую, удушающую жару последних дней.

Но если нам довелось только легкомысленно поболтать о погоде, то Лайзо в полной мере вкусил ее прелестей. Когда он с поклоном распахнул передо мной дверцу, то я заметила, что рукава рубашки у него липнут к коже, да и на жилете появилось едва заметное темное пятно. Шея и лицо раскраснелись, дыхание стало тяжелым — но ни словом, ни взглядом Лайзо не упрекнул меня за долгое ожидание.

Мне стало немного стыдно, но я быстро избавилась от этого чувства, чему немало поспособствовал резкий запах, воцарившийся в салоне.

— Куда теперь, леди? — глухо поинтересовался Лайзо. Он больше не улыбался.

— На Хайвинг-стрит, двести одиннадцать, — невозмутимо напомнила я строчку из плана. — И можете не торопиться, мистер Маноле. Кажется, вам нехорошо.

— Все в совершеннейшем порядке, леди Виржиния, — слова отдавали неуловимой издевкой. — Вы хотите проехаться вдоль реки или по жилым кварталам?

Интересно. Скажу, что хочу ехать вдоль Эйвона — и сполна наслажусь тонкими оттенками смрада от стухшей воды. А прикажу отправиться через город — и меня могут завезти в какое-нибудь жуткое местечко, вроде Смоки Халлоу.

Ну, уж нет.

— На ваш выбор, мистер Маноле, — улыбнулась я и опустила ресницы. — Покажите мне, пожалуйста, самый лучший путь.

Лайзо как-то подозрительно закашлялся, но переспрашивать ничего не стал. А доехали мы без приключений — и Эйвон, и Смоки Халлоу я видела только издали.

Хайвинг-стрит иначе называли улицей Искусств. Именно там предпочитали снимать квартиры писатели, журналисты, музыканты, актеры, молодые поэты и, конечно, художники. Улица эта, словно река из озера, вытекала из площади Розовых Каштанов, где располагался самый известный из аксонских театров — Королевский. Из постоянных гостей «Старого гнезда» трое жили на Хайвинг-стрит: Луи ла Рон, «Золотое перо» Бромли, великолепная Эмили Скаровски… и Эрвин Калле.