Книга Пряный кофе, страница 65 – Софья Ролдугина

Задумавшись, я не заметила, как мы добрались до большой тёплой гостиной, где Лайзо развлекал детей. «Уморённым» он, вопреки опасениям отца Александра, не выглядел. На плечах у него сидела совсем маленькая девочка, отдалённо похожая на меня – с гладко зачёсанными волосами цвета кофе и серо-голубыми глазами. Лайзо сосредоточенно рисовал что-то в альбоме цветными карандашами, которые Мэдди подарила приюту ещё в прошлый раз. На том же столе, поджав ноги, сидел мальчик лет шести, черноволосый и смуглый, и сосредоточенно закрашивал что-то жёлтым цветом в углу листа. Остальные дети толпились вокруг – кто-то улыбался восхищённо, кто-то взахлёб просил добавить «башенки» или «дерево вон тут», кто-то просто молча наблюдал, уплетая пирожок, а Лайзо умудрялся отвечать каждому ребёнку, не прекращая рисовать:

– Башенку? Тут? Сейчас дорисую. А какую крышу сделать? Мост, говоришь? Будет мост…

А я внезапно вспомнила, как отец отсылал меня из кабинета со словами: «Иди, поиграй, я занят. И не беспокой леди Эверсан, у неё мигрень».

Конечно, тогда мне это не казалось ужасным. Ведь все дети, которых я знала, росли под присмотром нянек и гувернанток. Наоборот, было удивительно, что леди Милдред так часто проводила время со мною. А визиты с отцом к маркизу Рокпорту и вовсе становились волшебным праздником… Но сейчас это «я занят» вместо «побудь со мной» и «леди Эверсан» вместо «мама» казалось мне таким пронзительно… холодным? Болезненным?

Пожалуй, и то, и другое.

– Я… подожду на улице, – вырвалось у меня. – Что-то голова кружится. Мистера Маноле не торопите, пусть дорисует.

Растерянно улыбнувшись отцу Александру, я вышла из комнаты с неприличной поспешностью. Почти не осознавая, как, выбралась на улицу и замерла на крыльце.

С неба сыпал, как через сито, мелкий дождь, колючая водяная взвесь; он налипал на лицо маской, и кожа немела. Голые ветки яблонь зябко тянулись к сумрачному небу – чёрные, изломанные; ветви плакучих ив беспомощно клонились к земле, и с каждым порывом ветра слегка раскачивались, словно пытаясь себя обнять – так же, как раскачивались и обнимали себя душевнобольные. От Смоки Халоу отчётливо тянуло гарью, и весь Бромли, смутно угадывающийся за дождевой пеленой, напоминал заброшенное, отсыревшее по осени пожарище.

– …Виржиния?

Я вздрогнула и обернулась. Лайзо отдёрнул пальцы от моего плеча, как вор, застигнутый на месте преступления, но не отвёл взгляда, а посмотрел мне прямо в глаза.

– Мы же договорились, что вы не будете пока звать меня по имени, – напомнила я и попыталась улыбнуться, но губы не слушались.

– Вашего чудовища пока нет рядом, значит, можно и не бояться расплаты, – ответил Лайзо неожиданно серьёзно. – Что с вами, Виржиния? Вы в последнее время – что то пёрышко. Куда ветер дунет, туда и летите – то к печали, то к радости.

– А раньше было иначе? – На сей раз улыбнуться уже почти получилось.

Вместо ответа он легонько дотронулся кончиками пальцев до моей щеки. Я вздрогнула – прикосновение было огненным. Мы стояли и смотрели друг на друга – кажется, бесконечно, и даже тихий скрип двери не мог заставить меня очнуться от странного полузабытья.

– Я хочу, чтоб вы на меня полагались, Виржиния, – произнёс Лайзо вдруг негромко, но ясно. – Без уловок и масок. Мне ничего взамен не надо, правда.