Книга Кофе и полынь, страница 115 – Софья Ролдугина

У него вырвался смешок; кажется, я угадала.

— Так или иначе, статья будет полезна вашему жениху, если он вернётся, — подвёл итог дядя Рэйвен, и я снова вздрогнула, но уже по другой причине: как странно было слышать это «жених» от него! — Если же нет… уместно ли пошутить про достойную эпитафию?

Я сказала, что да, и расплакалась уже в своей спальне, когда вернулась домой.

…А ночью снова искала во сне Лайзо, долго и безуспешно. Проснулась совершенно измотанной; как и в прошлый раз, болела голова, неудачно подвёрнутая нога словно онемела… Да что там, верней сказать, что всё тело ощущалось каким-то избитым.

Но горе теперь стало приглушённым, угас и гнев.

Если раньше я чувствовала себя птицей, беспомощно бьющейся в окно, то в ужасе, то в ярости, то теперь словно бы оделась в стальное оперение.

Может, не такое лёгкое и яркое, зато прочное.

Когда вышла статья, то мне даже хватило сил прочитать её, не изменившись в лице — и сохранять спокойствие, когда ночную атаку дирижаблей обсуждали в кофейне. Луи ла Рон несколько раз спросил, откуда я могла узнать обо всём этом заранее, но, по счастью, он сам был настолько взбудоражен, что не слишком-то и вслушивался в ответы… Трудно его судить: статья, снабжённая детальными рисунками и насыщенная хлёсткими метафорами, и впрямь произвела фурор. Миссис Скаровски даже написала оду «для неизвестного героя»…

Знал бы Лайзо!

А с «жизнью, принесённой на алтарь во имя множества других жизней» я и впрямь попала в точку.

Тем же вечером в «Старое гнездо» наконец заглянул и Эллис, и не с пустыми руками, а с целой стопкой машинописных листов.

— Вот, признание Гибсона, — пояснил он, передавая бумаги мне и подвигая к себе чашку чая — для разнообразия — и тарелку с пирогом. Пирог приготовил лично Рене Мирей и именно для «мсье детектива»: с тех пор как Эллис буквально спас ему жизнь, он полностью изменил своё отношение и не скупился теперь на угощения… Хотя подшучивать над ним и Мэдди не перестал. — Прочитайте сейчас, но учтите, что всё это — большая тайна. Можно сказать даже, что государственная! И, кстати, оцените слог: показания печатал на машинке тот самый Рэндалл, который постоянно вьётся вокруг маркиза и явно метит в его преемники, если не сказать больше. Так вот, в парне явно гибнет писатель! Конкурент, не побоюсь утверждать, великого Монро.

Я, конечно, вежливо улыбнулась, но потом вынужденно признала, что не так уж он шутил.

А история мистера Гибсона оказалась запутанной — и одновременно очень простой.

Всё началось примерно десять лет назад, когда покончила с собой Конни, а её мать, опустошённая горем, полностью отрешилась от мира, отказываясь даже умываться самостоятельно. Во всём этом Альберт Гибсон винил только себя: уступил щедрым посулам, когда нанимался в усадьбу к Каннингу, потом отмахнулся от дурных знаков, не уследил за дочерью и позволил ей попасться извергу на глаза… Самого Каннинга он ненавидел. Чувство это было настолько давнее и сильное, что оно вросло в плоть, стало неотъемлемой частью мира.

Арчи Каннинг — не человек, а чумная крыса, которую надо уничтожить.

Поначалу Гибсон надеялся добиться справедливости законными методами. Но «гуси», которые сперва очень и очень заинтересовались безвременной гибелью бедной девушки и событиями, предшествующими трагедии, вскоре как-то слишком резко переменили мнение и стали говорить, что-де «покойная, вероятно, не отличалась благонравием» и сама была во всём виновата. Газетчики, которые обещали устроить большой скандал, исчезли, так и не выпустив статью… У Каннинга были, разумеется, политические противники, которые с охотой ухватились за этот чудовищный случай, но дело так и ограничилось пустыми посулами.