Книга Кофе и полынь, страница 13 – Софья Ролдугина

Отправляясь ко сну, я на мгновение захотела — весьма легкомысленно с моей стороны — приглядеть за мисс Белл по-своему. И — убрала с изголовья кровати ловец снов, один из тех, которые оставил мне Лайзо, чтобы Валх не нарушал мой покой в минуты уязвимости…

Очень опрометчиво.

Нет, мёртвого колдуна я во сне не увидела… но не увидела и телефонистку, о которой так беспокоилась.

Мне приснилась война.

И смерть.

…я лечу где-то очень высоко — там, где только птицы и облака. Внизу резко, рывками сменяется пейзаж, точно кто-то перетасовывает фотоснимки. Вот замок с островерхими башенками на берегу реки, и лодки скользят по воде, а на самой высокой башне развевается флаг; вот маленький город, и просторная площадь с фонтаном ровно посередине, фахверковыми домами и ратушей, точно увенчанной двумя ведьмиными колпаками; вот ажурный, узорчатый металлический мост, который то ныряет, скрываясь в зелени, то снова появляется, и мельница над водой, и выше — россыпь ломаных крыш, красновато-коричневых, словно бы тонущих в кронах деревьев…

Мне никогда прежде не доводилось бывать здесь, но я точно знаю, что это Алмания.

Я лечу дальше — над пологими холмами, над полем, расчерченным на аккуратные квадраты. Но чем ниже спускаюсь, тем явственней следы запустения: вот нагромождение битого кирпича, вот глубокие, раскисшие колеи сельской дороги, вот хибары с заколоченными окнами — вдали, там, где два покатых склона идут словно бы внахлёст.

Чем ниже — тем меньше цвета… и тем сильней пахнет дымом и порохом.

И вот зелени уже почти нет. Земля тут бурая, глинистая; борозды похожи на рваные раны, и чем дальше, тем они глубже. И вот уже небо серое, свинцовое, а поле изрыто рвами с осклизлыми стенками и утоптанным дном. Там снуют туда-сюда люди в одежде столь грязной, что цвет её уже неотличим от земли.

И вдруг — проблеск ярчайшей зелени, как дубовый лист на просвет.

Я вижу Лайзо.

Он спит, привалившись к стенке и обняв дорожный мешок; лицо исхудало, щёки ввалились, они чёрные от щетины. В этом рве он словно осколок бутылочного стекла, на который упал единственный солнечный луч, пробившийся через хмарь.

Мне даже мерещатся зеленоватые блики — и ещё запах вербены.

Хочется выкрикнуть имя или рассмеяться, но из груди вырывается только птичий клёкот. В раздражении я взмываю выше, закладываю петлю… и вижу, как от горизонта поднимается желтоватая стена, зыбкая, как туман или дым.

Становится страшно; страх обращает меня в камень.

Горчично-жёлтый дым наползает неторопливо, но неотвратимо. За ним я вижу тень смерти, слышу хрипы, стоны, крики; ношусь, как безумная, над рвами, пытаюсь предупредить, но меня никто не слышит и не замечает.

Отчаявшись, поднимаюсь выше — и, сложив крылья, падаю вниз.

За миг до столкновения Лайзо вдруг открывает глаза — и всё меняется.

— Виржиния?

Алманских полей нет; птичьих крыльев тоже, и хорошо, но в горле по-прежнему саднит, а сердце колотится по-птичьи часто. Вокруг живёт и дышит прохладой ночь, по-особенному прозрачная и глубокая, точно омут, какая бывает лишь в начале осени. Пахнет сухой травой, уставшей землёй, дымом из труб и немного — прелыми листьями. Лайзо одет в дурацкий наряд вроде тех, что я видела в таборе гипси; он отпустил бородку и усы, а волосы стянул на затылке кожаным шнурком.