Книга Пойдем со мной, страница 10 – Рональд Малфи

В центре Аннаполиса провели акцию с зажженными свечами, чтобы почтить память жертв и поддержать их родственников. Я на это мероприятие не пошел, но видел кадры в новостях. Скорбящий людской поток стекался к Церковной площади, море черных нарукавных повязок и белых тонких свечей, похожих на волшебные палочки с мерцающим огоньком на кончике. В Мэрилендском зале искусств устроили вечер в твою честь, где на мольберте в главном зале был установлен твой портрет, обрамленный венком из цветов в форме сердца. На этом мероприятии я тоже не присутствовал.

Моя сестра Трейси приехала и побыла у меня чуть больше недели. На похоронах она сохраняла самообладание и хлопотала по дому с той же скрупулезностью, что и мама, когда мы были детьми. Трейси была на три года старше меня, но ее решимости и силы духа хватило бы, чтобы пережить меня лет на двадцать. Однако за время, прошедшее с нашей последней встречи, а это было, наверное, год или около того назад (слишком давно), она постарела, и теперь в ее песочного цвета волосах появились седые пряди, а морщинки вокруг рта стали глубже. Пока она сметала крошки с кухонного стола, управлялась с телевизионным пультом, держала свой бокал каберне за ножку, я не мог оторвать глаз от ее рук. В какой-то момент руки Трейси превратились в руки нашей матери – тонкие, аккуратные, осторожные пальцы и мягкая морщинистая кожа на тыльной стороне ладоней, из-за чего они казались одновременно хрупкими и крепкими. Наша мать давно умерла, а отец, плейбой, жил в Европе, и Трейси была моим единственным близким родственником. Она один раз дала волю слезам, оплакивая скорее меня, но и тебя тоже, Эллисон, – ты ей всегда нравилась, – а потом вытерла глаза, прочистила горло и принялась за дела. Она открывала дверь друзьям и знакомым, которые приходили, чтобы оставить еду или выразить свои соболезнования. Я был не в настроении ни с кем общаться и, несмотря на стремительно падающую температуру, по большей части находился на задней веранде нашего таунхауса. Пока я был там, дважды шел снег, и появлялась Трейси, стряхивала снежинки с моих волос и ресниц, а затем набрасывала пальто мне на плечи. Иногда она приносила мне горячее какао.

К дому пришли репортеры. Трейси держала их на расстоянии, отгоняя их с нашего участка, словно стаю бродячих собак. Я не сомневался, что, будь у нее ракетница, она бы пустила ее в ход. Мой сотовый телефон стал порталом, через который ведущие новостей, помощники политиков, представители Национальной ассоциации защиты прав человека и все виды стервятников вылезали наружу, хлопали пыльными черными крыльями и изливали мне в ухо свои беспорядочные, безжалостные банальности. В тех редких случаях, когда я случайно отвечал на один из таких звонков, голод и нетерпение, звучавшие в почти человеческих голосах этих созданий, вызывали у меня чувство омерзения. Я вообще перестал отвечать на звонки. Когда батарея в конце концов села, я не стал заряжать телефон. Черт бы с ним.

Ощущение, что ты сбежала от меня, но в то же время просачиваешься в мои поры, вторглось в мой мозг, затуманило зрение. Теперь в доме чувствовалось чье-то присутствие. Я улавливал запах твоих духов Tommy Girl в коридоре наверху. Краем глаза замечал какое-то движение, но, когда оглядывался, рядом никого не было. Лежа в постели, я погружался в сон и чувствовал, как твои губы касаются моего лба, точно так же как в то утро, когда ты умерла. Возможно, так ведет себя полный надежд и галлюцинаций скорбящий разум, хотя я начал задаваться вопросом, не осталось ли в доме твоего отголоска – темного пятна, метки оборванной жизни. Однажды вечером, выйдя из душа, я взглянул на запотевшее зеркало в ванной и увидел на стекле смазанный след, как будто ты проскользнула сюда и прижалась лицом к запотевшему стеклу. Я мог разглядеть тебя во всех подробностях. Это потрясло меня, ослабило какую-то пружину внутри, и мне пришлось прижаться к стене, чтобы не упасть. Ты пришла сюда и оставила свой след, пока я принимал душ? Здесь побывала какая-то частичка тебя? Я вошел в нашу спальню, вышел на лестничную площадку, мой разум был в смятении, полон иррациональных мыслей, и мне казалось, что он вот-вот развалится на части. Неужели я правда верил, что увижу тебя? Вернувшись в спальню, я увидел на ковре у кровати полукруг влажных следов. Я издал стон измученного, убитого горем человека, а затем понял, что это были мои собственные следы. Потом я вернулся в ванную, но отпечаток твоего лица на зеркале уже исчез. Я чувствовал, что упустил что-то важное и что это упущение привело к какой-то непоправимой трагедии. Как будто одной трагедии мне было недостаточно. Именно тогда я заплакал, упершись руками в бортики раковины и уставившись в немигающий глаз сливного отверстия. На дне водостока я увидел вспышку белого света, необъяснимое мерцание, которое тут же исчезло. И в этот момент я услышал – или мне показалось, что я услышал, – бесплотный голос, далекий, но ясный, как день, доносящийся прямо из водостока: «Кто там? Там кто-то есть?»