Книга Пока есть просекко, есть надежда, страница 87 – Фульвио Эрвас

Я скребу заржавелый надгробный памятник Биц Мариассунты, по профессии старой девы. Та самая Мариассунта, которую когда-то мечтал видеть своей женой даже ваш покорный слуга. Ей выпала удача так и не встретить свою вторую половинку. И то правда, что тогда близнецов рождалось мало. А сегодня их полно, так что, возможно, и у Мариассунты появилась бы возможность найти родственную душу. Если бы она не была так привередлива в своих вкусах: этот не такой, потому что слишком низкого роста, тот – потому что слишком высокий. Она бы отбраковала даже Марлона Брандо или Кэри Гранта. Никто не удовлетворял ее требованиям. Этот не подходит, потому что ест с открытым ртом, а тот – потому что много пьет. Святые угодники! Да если избавиться от тех, которые жуют как крокодилы и пьют как кашалоты, в мире не останется ни одного мужчины. Этот не тот, потому что поет в церкви, а другой – потому что даже свое имя прочитать не может. Скажи честно, что ты хотела только унизить мужскую часть города, что тебе нравилось перечислять наши человеческие недостатки. Что за твоими отказами стояла месть за всех тех женщин, которые довольствовались первыми попавшимися двуногими существами мужского пола, потому что страх остаться одной заставлял их закрывать глаза на толстые животы, грязные подмышки и недержание газов.

Биц Мариассунта была последней из череды вымерших принцесс – женщин, которые могли себе позволить выбирать и не соглашаться. Я помню, что нас, мужчин, она оценивала после обедни, во время церковных процессий или городских праздников. Как торговец лошадьми или мулами, знаток индюков или петухов. Если бы Мариассунта только могла, она бы с удовольствием нас ощупала и взвесила, заглянула бы нам в рот, заставила петь и декламировать стихи, померила бы давление и понюхала наше дыхание. Но ты осталась старой девой, Биц Мариассунта. Со всеми твоими запросами, фырканьем, высокомерием, сардонической улыбкой, жалящими замечаниями и твоим визгливым голосом. Я мечтал проучить тебя палкой из черной акации, приготовленной специально для тебя. А когда ты свалишься без чувств, вот тогда я проверю твои зубы. А еще сиськи, которых у тебя, которая так критиковала наши животы, может быть, и не было никогда, ни одной.

Ты осталась старой девой. Но как акушерка ты была самой лучшей в городе. В этом тебе не было равных. Как помогала разродиться женщинам ты, не умел больше никто. Ты так хорошо с этим справлялась, что тебя приглашали отовсюду. Ты отправлялась даже в затерянные в горах деревеньки и на дальние острова лагуны. Есть женщины, которые хорошо умеют делать детей, и те, которые никогда не должны их иметь, потому что они рождены для других больших дел. Это говорила ты, рожденная для того, чтобы своими уверенными движениями помогать рождаться детям других женщин. И давать им ту поддержку, которая превращала каждого родившегося ребенка в божий дар, а не в обузу. Потому что это не про схватки, потуги и километры пуповины, которую ты распутала, а про вхождение в этот мир. Все мы нуждаемся в том, чтобы вместе с материнским молоком получить принятие нас самих.