Книга Дебютная постановка. Том 2, страница 108 – Александра Маринина

За пару кварталов до дома Губанова Петр вдруг увидел Светлану. Женщина вышла из арки, неся в руках тяжелые на вид пакеты. Неужели она живет так близко от своего дядюшки? А у Петра отчего-то сложилось впечатление, что это не так…

Он прибавил шагу, догнал ее, забрал пакеты, которые и в самом деле весили немало.

– Ездила на рынок, накупила всего, – объяснила Светлана. – Машину приходится ставить в том дворе, это единственное доступное место во всей округе, возле дома никак не получается, вы сами видите, там одни платные парковки, а близлежащие дворы – со шлагбаумами, чтобы чужие не заезжали.

Петр решил задать наконец вопрос, который мучил его с самого начала, но спросить он почему-то стеснялся.

– Вы каждый день приезжаете к Николаю Андреевичу?

– Конечно. А что?

– Но почему? Он вполне сохранный, по крайней мере, с виду, самостоятельный, на ногах. Может сам себя обслуживать. Вам же, наверное, трудно вот так…

Светлана чуть замедлила шаг.

– Дядя Коля для меня как отец. Родного отца я не помню, родители развелись, когда я была совсем маленькой, только-только в садик пошла в три года. А дядя Коля всегда был рядом. Теперь он старый, и я за него боюсь. У него очень плохо со здоровьем, пусть его показное благополучие вас не обманывает. Каждый день, когда открываю дверь в его квартиру, с ужасом представляю, что вот я сейчас войду – а он… ну, вы понимаете.

Было видно, насколько невыносимо для нее произнести страшные слова.

– Но Николай Андреевич еще весьма бодр, – возразил Петр. – И выглядит прекрасно.

– Вы ошибаетесь, – Светлана заговорила тише и медленнее. – Это он для вас изображает бодрость, силу духа и ясный ум. Ему очень хочется, чтобы вы приходили, разговаривали с ним, задавали свои вопросы и слушали. Знаете, это очень страшно: понимать, что ты прожил долгую честную жизнь, которая никому не интересна, не важна. И все, что для тебя имело значение, было ценно и дорого, сегодня никому не нужно. Дядя Коля умный человек, он мог бы рассказывать все это мне, но он знает, что у меня другая профессия и я буду слушать его исключительно из вежливости. А вы пришли к нему сами, сами задаете вопросы, вам его рассказы нужны для работы. И он цепляется за вас как за лучшее лекарство. Я же слышу и то, о чем вы спрашиваете, и то, что он говорит. Девяносто процентов этой информации вам не нужны, он это прекрасно понимает, но не может отказать себе в удовольствии еще раз прожить свою профессиональную жизнь, пусть даже только на словах, и ощутить собственную нужность. Он не хочет показать слабость и дряхлость, чтобы не спугнуть вас, Петя.

– А на самом деле?..

Светлана вздохнула:

– На самом деле он уже уходит. Вглубь себя. Подальше от этой жизни, с которой он прощается. Ему осталось недолго.

– Как вы это видите? По каким признакам?

– Равнодушие ко многому, что раньше вызывало бурные эмоции. Отстраненность. Отрешенность. Я же помню, каким дядя Коля был взрывным, когда я была маленькой! – Она слабо улыбнулась. – Как гневался, повышал голос, как яростно спорил с сыном, с дядей Мишей, с моей мамой. Теперь он тихий и безразличный. Он тускнеет день ото дня. И я понимаю, к чему все идет.

Сердце у Петра сжалось. Все это так печально… И пусть Николай Андреевич Губанов не боролся с преступностью в буквальном смысле слова, не ловил бандитов, не сидел в засадах, не придумывал хитрые оперативные комбинации, пусть он служил по линии кадров, но у него были принципы, были идеи, цели, и он шел к ним, добивался, вкладывал душу в свою работу.