Книга Дебютная постановка. Том 2, страница 146 – Александра Маринина

– Коньяк с собой забери, мне нельзя его домой нести, Светка будет ругаться. Или здесь оставь, прямо на скамейке, может, кому пригодится, – сказал Николай Андреевич и строго добавил: – Стаканы в урну выбрось.

Можно подумать, Петя Кравченко производит впечатление человека, привыкшего оставлять за собой грязь и мусор! Стаканчики Петр послушно выбросил, коньяк хотел было оставить, но потом все-таки сунул бутылку в сумку: Карина любит добавлять в сладкий чай с лимоном ложечку чего-нибудь крепкого, чтобы согреться. Обычно это бывает ликер или какой-нибудь бальзам, но, наверное, любой хороший алкоголь сгодится. А еще коньяк ей бывает нужен для вкусных десертов, которые она частенько делает. Особенно здорово у нее получается тирамису, но, когда пару недель назад она собралась его готовить, от затеи пришлось отказаться: покупать целую бутылку, чтобы использовать совсем немножко, казалось глупой и нерачительной тратой денег. Ну а коль деньги Петр уже все равно потратил, то пусть коньяк займет положенное ему место в кухонном шкафу.

Голова шла кругом. Пока они медленно шагали к дому, Петр судорожно пытался сообразить, о чем нужно успеть спросить прямо сейчас, пока еще есть возможность. Губанов не пригласил его подняться в квартиру, а напрашиваться Петр постеснялся. Было видно, что старик устал если не физически, то морально.

– Можно я завтра снова приду? – спросил Петр, когда они остановились перед дверью подъезда.

– Зачем? Я рассказал тебе все, что ты хотел узнать. Даже намного больше.

Голос Николая Андреевича был равнодушным и тусклым.

– Я сегодня поработаю с материалом, и у меня обязательно появятся вопросы, которые я не задал. Вы так интересно рассказываете, что я увлекаюсь и забываю о многом спросить. Если не завтра, то, возможно, в другой день?

– Ладно, приходи завтра, если тебе так приспичило, – ответил Губанов с полным безразличием.

Ткнул «таблеткой» в замок домофона и пробормотал что-то вроде: «Если доживу».

* * *

Николай Андреевич Губанов

«Хорошо, что он не успел спросить ни про Юрку, ни про Михаила, – думал Губанов, раздеваясь в прихожей. – Ловко я от него отделался, вовремя».

Светлана стояла рядом и порывалась помочь снять ботинки.

– Дядя Коля, ну как так можно, а? – укоризненно говорила она. – Такой ветер сырой, вот-вот дождь польет, а ты рассиживаешься на бульваре, как на пляже. И запах я слышу. Где ты умудрился выпить? Ты меня обманываешь, вы не на бульваре сидели, а в пиццерию ходили, да? И ты опять ел то, что тебе нельзя? Ты как маленький, ей-богу!

– Не ел я пиццу, – отмахнулся Николай Андреевич. – Мы действительно сидели на скамейке, на свежем воздухе.

– Что, и пили на скамейке?

– А что такого? Мы аккуратненько, никто не видел. И совсем по чуть-чуть.

– О господи, дядя Коля! – выдохнула она. – Иди садись, я тонометр принесу, надо давление измерить.

– Не надо мне ничего мерить, я прекрасно себя чувствую. Давай обедать, и я лягу отдыхать, – проворчал он.

Светлана безнадежно махнула рукой и ушла на кухню.

После обеда Губанов улегся на диван, накрылся пледом и отвернулся к стене. Юрка, сынок… Он был в таком отчаянии, когда Славик сделал то, что сделал! Считал себя виноватым, все пытался понять, можно ли было сделать что-то еще или как-то иначе, чтобы конец не оказался таким ужасным. Ходил подавленным, все валилось из рук. Даже расстался с девушкой, с которой тогда встречался: она не выдержала его постоянно плохого настроения и мрачной раздражительности. Потребовалось много времени, чтобы Юра пришел в себя и все вошло в привычную колею.