Книга Дебютная постановка. Том 2, страница 147 – Александра Маринина

А с Мишки – как с гуся вода! Ни на грамм своей вины не чувствовал.

– У меня были все основания думать, что Лаврушенков – преступник, – спокойно говорил он. – Я просто поделился со следствием своими наблюдениями и соображениями. Они могли их не принимать во внимание. Какие ко мне претензии?

Собственно, претензий к Михаилу никто и не предъявлял, но Николая коробило его безразличие и невозмутимость. Брат совершенно лишен способности к эмпатии, к сопереживанию. И своих ошибок никогда не признавал, с детства такой.

Спокойным Михаил был только в той части, которая касалась вопроса «виноват или не виноват». А вот когда его вызвали на допрос к следователю КГБ и в довольно резкой форме объяснили, что он своими непрофессиональными действиями способствовал осуждению невиновного, реакция оказалась куда более выразительной. Хотя и предсказуемой. Именно об этом и предупреждал Николай своего сына.

Удар по самолюбию и самомнению Михаила оказался таким сильным, что между семьями братьев пролегла глубокая трещина, которая за несколько следующих лет превратилась в пропасть. Преодолеть ее можно было бы, если бы не перестройка. Как только при Горбачеве разрешили частный бизнес, пусть и в ограниченных масштабах, из экономического подполья стали вылезать теневые капиталы. И масштабы этих капиталов были уже отнюдь не ограниченными. Всем известно, что большие объемы наличных денег требуют определенного рода обслуживания, и этим обслуживанием занялись уголовники. В том числе и некоторые Мишкины друзья детства, контактов с которыми он никогда не прекращал.

В 1988 году в структуре Министерства внутренних дел было создано Шестое управление, призванное бороться с организованной преступностью. Николай даже не удивился, когда Михаил был назначен туда на одну из руководящих должностей. У брата завелись деньги, явно превышающие оклад содержания со всеми надбавками за звание и выслугу лет, и Губанов-старший ни минуты не сомневался в происхождении этих средств. Ему было противно, мерзко. Он давно уже перестал общаться с братом, ограничиваясь лишь короткими телефонными звонками для поздравлений с праздником или с днем рождения. Но теперь даже радовался тому, что семья раскололась. «Чем дальше от этой грязи – тем лучше», – говорил он и себе, и сыну.

У Юры карьера не сложилась. Он стал по-настоящему хорошим сыщиком, грамотным, вдумчивым, изобретательным, однако не смог смириться с тем, что в, казалось бы, очевидной борьбе добра со злом так много лжи, хитрости, обмана доверия, притворства и коварства. Даже подлости и предательства. А уж закулисных игр и внеслужебных соображений – пруд пруди. Об этом Юрия Губанова не предупреждали, когда он выбирал профессию. И Николай Андреевич корил за это в первую очередь себя самого. Он воспитал сына идеалистом, романтиком, который искренне хотел бороться с преступностью и способствовать торжеству справедливости, и что из этого вышло? Разумеется, профессиональная деформация не миновала и Юрку, он стал более жестким, даже немного циничным, научился не пропускать через себя страдания каждого потерпевшего. Но не мог и не хотел смириться с тем, что для продвижения по служебной лестнице зачастую приходится и душой кривить, и язык в одно место засовывать, и прогибаться, и выполнять указания, которые сам он считал неправильными, ошибочными или глупыми. Его очень высоко ценили как оперативника, но никаких назначений на вышестоящую должность не предлагали и никуда не продвигали. Губанов-младший дорос до майорской должности и выше уже не поднялся. Потому как выше, там, где присваивают звание подполковника и полковника, нужно уметь не столько преступления раскрывать, сколько лавировать между струйками, а этого навыка у майора Юрия Губанова отродясь не было и за годы службы не появилось.