Онлайн книга «Монт-Ориоль»
|
Она слышала, как неистово билось в груди сердце; каждое его биение отдавалось в горле, в висках и без конца выстукивало: Поль… Поль… Поль… Она затыкала уши, чтоб не слышать этого имени, прятала голову под одеяло, но все равно с каждым толчком сердца, не находившего успокоения, в груди отзывалось: Поль… Поль. Сиделка сонным голосом спросила: – Вам нехорошо, сударыня? Христиана повернулась к ней лицом, залитым слезами, и сказала, задыхаясь: – Нет, я спала… Мне приснился страшный сон. И она попросила зажечь свечи, чтобы померк в комнате лунный свет. Под утро она забылась сном. Она дремала уже несколько часов, когда Андермат привел к ней г-жу Онора. Толстуха сразу повела себя очень развязно, уселась у постели, взяла Христиану за руки, принялась расспрашивать, как врач, и, удовлетворенная ее ответами, заявила: – Ну что ж, ну что ж. Все идет хорошо. Потом она сняла шляпу, перчатки, шаль и сказала сиделке: – Можете идти, голубушка. Если вы понадобитесь, я позвоню. Христиана, уже чувствуя к ней отвращение, сказала мужу: – Принеси ненадолго маленькую. Как и накануне, Андермат принес ребенка, умиленно его целуя, и положил на подушку. И так же, как накануне, мать прижалась щекой к закутанному детскому тельцу, которого она еще не видела, и, ощущая сквозь ткань его теплоту, сразу прониклась блаженным спокойствием. Вдруг малютка завозилась и принялась кричать тоненьким, пронзительным голоском. – Грудь хочет, – сказал Андермат. Он позвонил, и в комнату вошла кормилица, огромная, краснощекая, большеротая женщина, осклабив в улыбке широкие блестящие зубы. Эти людоедские зубы даже испугали Христиану. Кормилица расстегнула кофту, выпростала тяжелую и мягкую грудь, набухшую молоком, точно коровье вымя. И когда Христиана увидела, как ее малютка присосалась губами к этой мясистой фляге, ей захотелось схватить свою дочку на руки, отнять ее у этой женщины; она смотрела на кормилицу с чувством ревности и брезгливости. Госпожа Онора надавала кормилице всяких советов, и та, покормив ребенка, унесла его. Вслед за ней ушел и Андермат. Женщины остались одни. Христиана не знала, как заговорить о том, что грызло ей душу, боялась, что от волнения потеряется, заплачет, выдаст себя. Но г-жа Онора принялась болтать, не дожидаясь приглашения. Пересказав все местные сплетни, она добралась до семейства Ориоль. – Славные люди, – говорила она, – очень славные. А если б вы знали, какая у них была мать! Уж такая работящая, такая хорошая женщина! Десятерых стоила. Дочки обе в нее пошли. Она собиралась было перейти к другой теме, но Христиана спросила: – А вам которая больше нравится: Луиза или Шарлотта? – Я-то больше люблю Луизу, невесту вашего братца, она серьезнее, хозяйственнее, у нее во всем порядок. А моему мужу больше по душе младшая. У мужчин, знаете ли, другие вкусы, не такие, как у нас. Она умолкла. Христиана, чувствуя, что мужество ее слабеет, с трудом выговорила: – Мой брат часто встречался у вас со своей невестой? – Ну еще бы, сударыня, очень часто, чуть не каждый день. Все у меня и сладилось, все. Я не мешала им беседовать. Что ж, молодость! И, знаете, как мне было приятно, что и младшая не в обиде, раз она приглянулась господину Полю. Христиана, задыхаясь, спросила: – Он ее очень любит?… – Ах, сударыня! Уж так любит, так любит! За последнее время совсем голову потерял. А потом, знаете ли, когда итальянец – ну вот, что увез дочь у доктора Клоша – стал увиваться вокруг Шарлотты, так, для пробы, только поглядеть, не клюнет ли у него, я думала, что господин Поль вызовет его на дуэль… Ах, если б вы видели, какими злыми глазами он смотрел на итальянца! А на нее смотрит так, будто перед ним Мадонна!.. Приятно видеть такую любовь! И тогда Христиана стала расспрашивать обо всем, что совершилось на глазах этой женщины, что говорили влюбленные, что они делали, как ходили на прогулку в долину Сан-Суси, где столько раз Поль говорил ей когда-то слова любви. К великому удивлению толстухи, она задавала такие вопросы, какие никому не могли бы прийти в голову, потому что она непрестанно сравнивала, вспоминала тысячи подробностей истории своей любви, начавшейся прошлым летом, изящное ухаживание и тонкое внимание Поля, его изобретательность в стремлении понравиться, все милые, чарующие, нежные заботы, в которых сказывается властное желание мужчины пленить женщину. Ей хотелось знать, расточал ли он все эти соблазны перед другой, с прежним ли жаром вел новую осаду, чтоб покорить другую женскую душу непреодолимой силой страсти. И всякий раз, как Христиана узнавала в рассказах старухи какую-нибудь знакомую черточку, волнующий сердце нежданный порыв чувства, так щедро изливавшегося у Поля, когда им овладевала любовь, она страдальчески вскрикивала: «Ах!» Удивленная этими странными возгласами, г-жа Онора усиленно старалась заверить, что она нисколько не выдумывает. – Истинная правда, ей-богу, как я говорю, так все и было. Никогда не видела, чтобы мужчина так влюблялся! – Он читал ей стихи? – А как же! Читал. И все такие красивые. Наконец обе они умолкли, и слышалась только тихая, однообразная песенка кормилицы, убаюкивавшей ребенка в соседней комнате. В коридоре вдруг раздались все приближавшиеся шаги. Больную пришли навестить Ма-Руссель и Латон. Оба нашли, что она возбуждена и что состояние ее несколько ухудшилось со вчерашнего вечера. Как только они удалились, Андермат приоткрыл дверь и спросил: – Доктор Блек хочет тебя проведать. Ты примешь его? Христиана резким движением приподнялась на постели и крикнула: – Нет… нет!.. Не хочу… Нет! Вильям вошел в комнату и, изумленно глядя на нее, сказал: – Да как же это?… Все-таки надо бы. Мы в долгу перед ним… Прими его, пожалуйста… У Христианы было совсем безумное лицо, глаза непомерно расширились, губы дрожали, и, глядя в упор на мужа, она крикнула таким громким и таким звонким голосом, что, верно, он разнесся по всему дому: – Нет!.. Нет!.. Никогда!.. Пусть никогда не является!.. Слышишь?… Никогда!.. И, уже не отдавая себе отчета в том, что делает, что говорит, она вытянула руку и, указывая на г-жу Онора, растерянно стоявшую посреди комнаты, закричала: – И эту тоже… выгони ее, выгони… Не хочу ее видеть!.. Выгони ее!.. Андермат бросился к жене, крепко обнял, поцеловал ее в лоб. – Христиана, милая! Успокойся!.. Что с тобой?… Да успокойся же!.. У нее перехватило горло, слезы полились из глаз, и она прошептала: |