Онлайн книга «Монт-Ориоль»
|
– В котором часу это будет? – В три часа. – Господин Бретиньи приглашен? – Ну конечно. Он обещал прийти. Все правление будет присутствовать. Для медиков это очень любопытный опыт. – Знаешь, – сказала она, – я в это время как раз встану и могла бы принять господина Бретиньи. Попроси его навестить меня. Он составит мне компанию, пока вы все будете заняты этим опытом. – Хорошо, дорогая. – А ты не забудешь? – Нет, нет, будь покойна. И Андермат ушел собирать зрителей. Когда-то Ориоли ловко надули его своей комедией исцеления паралитика, а теперь он вел ту же игру, пользуясь легковерием больных, жаждущих чудес от всяких новых методов лечения, и говорил об этом исцелении так часто, с таким пылом и убежденностью, что и сам уже не разбирался, верит он в это или не верит. К трем часам все, кого ему удалось залучить, собрались у дверей ванного заведения, поджидая Кловиса. Старик приплелся наконец, опираясь на две палки, все еще волоча ноги, и учтиво кланялся направо и налево. За Кловисом следовали оба Ориоля и обе девушки. Поль и Гонтран сопровождали своих невест. Доктор Латон, беседуя с Андерматом и доктором Онора, поджидал публику в большом зале, оснащенном приборами на шарнирах. Как только он увидел папашу Кловиса, на его бритых губах засияла радостная улыбка. – Ну как? Как мы чувствуем себя сегодня? – спросил он. – Идет дело, идет! Пришли Петрюс Мартель и Сен-Ландри: им тоже хотелось посмотреть. Первый уверовал, второй сомневался. Ко всеобщему удивлению, вслед за ними явился доктор Бонфиль, поклонился своему сопернику и пожал руку Андермату. Последним прибыл доктор Блек. – Милостивые государи и милостивые государыни! – сказал доктор Латон с легким поклоном в сторону Луизы и Шарлотты. – Сейчас вы будете свидетелями весьма любопытного опыта. Прежде всего до начала его попрошу вас отметить, что этот больной старик уже ходит, но с трудом, с большим трудом. Можете вы ходить без палок, папаша Кловис? – Ох нет, сударь! – Прекрасно. Начнем. Старика взгромоздили на кресло, мигом пристегнули ему ремнями ноги к членистым подставкам, затем доктор Латон скомандовал: «Начинай! Потихоньку!» – и служитель в халате с засученными рукавами стал медленно вращать рукоятку. Тотчас же правая нога бродяги согнулась в колене, поднялась, вытянулась, вновь согнулась, затем левая проделала те же движения, а папаша Кловис вдруг развеселился и, потряхивая длинной седой бородой, стал качать головою в такт движению своих ног. Четыре врача и Андермат, наклонившись, следили за его ногами с важностью авгуров, а Великан хитро переглядывался с отцом. Двери оставили открытыми, и в них беспрестанно входили все новые зрители – верующие и любопытные скептики – и теснились вокруг кресла, чтобы лучше все видеть. – Быстрей! – скомандовал доктор Латон. Служитель подбавил скорости. Ноги Кловиса побежали, а он принялся хохотать, закатываясь неудержимым смехом, как дети, когда их щекочут, и, захлебываясь, мотая головой, взвизгивал: – Вот умора! Вот умора! Это словечко он, несомненно, подслушал у кого-нибудь из курортных гостей. Великан тоже не выдержал, разразился зычным хохотом и, топая ногой, хлопал себя по ляжкам, выкрикивая: – Эх, черртов Кловис!.. Эх, черртов Кловис! – Довольно! – сказал Латон служителю. Бродягу отвязали, и врачи расступились, чтобы понаблюдать за результатами опыта. И тогда Кловис на глазах у всех без всякой помощи слез с кресла и пошел по комнате. Правда, он шел мелкими шажками, горбился, морщился от тяжких усилий, но все же он шел без палок! Доктор Бонфиль первым заявил: – Случай совершенно исключительный. Доктор Блек перещеголял в оценке своего коллегу. Только доктор Онора не вымолвил ни слова. Гонтран прошептал на ухо Полю: – Ничего не понимаю! Взгляни на их физиономии. Кто они: обманутые дураки или угодливые обманщики? Но вот заговорил Андермат. Он подробно изложил весь ход лечения, с первого дня, рассказал о рецидиве болезни и, наконец, о новом, полном и окончательном выздоровлении. И весело добавил: – Если даже в состоянии нашего больного за зимние месяцы наступит некоторое ухудшение, мы его летом подлечим. Затем в торжественной и пышной речи он восславил воды Монт-Ориоля и все их целительные свойства, все до единого. – Я сам, – говорил он, – на собственном опыте и на опыте дорогого мне существа убедился в их благотворном действии. Мой род теперь не угаснет, и я обязан этим Монт-Ориолю! И тут он вспомнил вдруг, что обещал жене прислать к ней Поля Бретиньи. Ему стало совестно за такую забывчивость, потому что он был внимательный муж. Он огляделся по сторонам и, заметив Поля, подошел к нему: – Дорогой мой! Я совсем забыл сказать вам: ведь Христиана ждет вас сейчас. Бретиньи пробормотал: – Меня?… Сейчас?… – Да, да. Она сегодня в первый раз встала и хочет вас видеть раньше всех наших знакомых. Бегите скорей и передайте ей мои извинения. Поль направился к отелю; сердце у него сильно билось от волнения. По дороге он встретил маркиза де Равенеля, и тот сказал ему: – Христиана уже встала и удивляется, что вас нет до сих пор. Он ускорил шаг, но на площадке лестницы остановился, обдумывая, что сказать ей. Как она его встретит? Будет ли она одна? Если она заговорит о его женитьбе, что отвечать? С тех пор, как у нее родился ребенок, он думал о ней, содрогаясь от мучительного волнения, краснел и бледнел при мысли о первой встрече с нею. С глубоким смущением думал он также об этом неведомом ему ребенке, отцом которого он был; его преследовало желание увидеть свою дочь, и было страшно ее увидеть. Он чувствовал, что увяз в какой-то грязи, нравственно замарал себя, совершил один из тех поступков, которые навсегда, до самой смерти, остаются пятном на совести мужчины. Но больше всего он боялся встретить взгляд женщины, которую любил так сильно и так недолго. Что ждет его сейчас: упреки, слезы или презрение? Быть может, она позвала его лишь для того, чтобы выгнать? И как держать себя с нею? Смотреть на нее смиренным, скорбным, молящим или же холодным взглядом? Объясниться или выслушать ее, ничего не отвечая? Можно ли сесть или надо разговаривать стоя? А когда она покажет ребенка, что сказать, как поступить? Какое чувство следует выразить? Перед дверью он снова остановился в нерешительности, потом протянул руку, чтобы нажать кнопку электрического звонка, и заметил, что рука его дрожит. |