Книга Стамбульский ветер, страница 2 – Алеся Кузнецова

Хотя, если быть честной, я всегда знала, что нравлюсь Кириллу Павловичу, так же, как он знал, что мое сердце вдребезги разбито и в нем не было больше места для кого бы то ни было. Так что Марина Сергеевна могла быть абсолютно спокойна.

В каком-то глупом ток-шоу, что часто идут у меня на кухне в фоновом режиме, я услышала, что кровоточащие душевные раны не заживают, сколько бы времени не прошло, а разбитое сердце никогда больше не получится сделать цельным. С экрана телевизора красиво звучало, но разве можно думать о ранах или разбитом сердце, когда у тебя на руках орет от голода новорожденный ребенок, а тебе всего девятнадцать, ты одна в Москве, у тебя нет работы, нет денег и не к кому обратиться? В этот момент не имеет значения ничего: ни то, что происходит вокруг тебя, ни то, что внутри тебя. Я тогда просто знала, что должна выжить, должна выкарабкаться, должна построить нормальную жизнь, в которой у нас с сыном будет своя крыша, место, где мы укроемся от непогоды и нелюбви. А нелюбовь от любви отличается не оттенками чувств, а только поступками.

Мой отец никогда не совершал ради меня поступков. Но язык не поворачивался назвать его плохим отцом. Странно было сейчас думать о нем. Матери и вовсе не было в моей жизни много лет. Иногда я думала, что ее у меня попросту не было. Если бы не детские воспоминания, я бы могла убедить себя, что меня подбросили на эту планету как мальчика-звезду, которого нашли в зимнем лесу дровосеки. В каком-то смысле, меня тоже нашли. Только не в лесу, а на скамейке и не дровосеки, а летчики. Каждый раз, когда я смотрела на фотографию с Колей, где он в форме пилота нежно обнимал меня за плечи, а я была уже такая большая, что живот буквально еле помещался в кадр, я испытывала нежность вперемешку с тихой грустью. Тимур, Коля, Лариса и Кирилл Павлович были главными и единственными родными людьми в моей жизни. Интересно, какой могла бы быть эта жизнь, если бы Коля остался жив?

Телефон на тумбочке моргнул и высветил сообщение от сына: “Мам, меня не жди, я останусь ночевать у Ванька. А завтра мы с ним сразу в универ на пары и дома буду к вечеру. Нужно будет обсудить мой ДР. Поговорили с ребятами, они предлагают вместе съездить на дачу к Ване в этот день. Ванины родители – за. Ты ж не будешь против?”

“Хорошо, завтра обсудим, спокойной ночи.” – написала я уклончиво, чтобы пока не давать ответа. Остаться в день рождения Тимура совсем одной было бы невыносимо, но парню исполнится девятнадцать через пару дней и вряд ли я могу обижаться на него за то, что он хочет встретить праздник с ребятами с курса. У меня не было нормальной студенческой молодости, пусть у него хотя бы будет по-другому. Мне нравилось, что у них дружный курс, но с того момента, как студенческая жизнь ворвалась в наш уютный мирок, временами, когда Тимур оставался ночевать у друзей, мне было не по себе и одиночество накатывало с новой силой, заставляя вспоминать, что в свои тридцать восемь, мне даже позвонить некому, кроме Ларисы. Но сейчас уже звонить поздно и Ларисе, да и глаза буквально закрываются. Обсудим с ней, что делать завтра. Ее девочки-двойняшки были на год старше и Лариса все, что могло случиться у меня с Тимуром, все это проходила, да к тому же в двойном формате. Поэтому она была моим главным консультантом в семейных вопросах. Вряд ли я могу запретить Тимуру встречать день рождения с друзьями. Просто надо договориться на этот день с Ларисой, чтобы она тоже осталась у меня. Муж ее Павлик скорее всего поворчит, как обычно, но как-то справится с девчонками. А мы с Лариской устроим себе праздник, она же крестная, как-никак. Засыпая, я на всякий случай проверила будильник, который много лет был включен на одно и то же время и убедившись, что он стоит по-прежнему на 7.40 смело врезалась в мягкость подушки и улыбнулась, погружаясь в сон.