Книга Стамбульский ветер, страница 3 – Алеся Кузнецова

В 6.00 я проснулась от вибрирующего на тумбочке мобильника. За окном было темно и желудок скрутило от дурного предчувствия. Тимур! – мысленно я почти закричала, хватая спросонья телефон, но звонок был от Ларисы. Трясущимися руками я постаралась ответить подруге, которая за девятнадцать лет дружбы никогда не звонила мне в такое время, но телефон выскочил из рук и теперь вибрировал где-то под кроватью. Нащупав впотьмах выключатель, я включила ночник и пошарила рукой под кроватью. Телефон больше не звонил, но я уже знала, что случилось что-то непоправимое. На экране было уведомление о новом сообщении от Ларисы Кравцовой. Я открыла его и слезы потекли из глаз сами. Всего три слова: “Кирилл Павлович умер”.

Я стояла у кухонного окна и смотрела, как капли дождя медленно сползают по стеклу. Плакать больше не хотелось. Казалось, все слезы выплаканы за последние полтора часа. Кирилл Павлович, такой близкий и родной… Он всегда был рядом со мной, ненавязчиво и тихо поддерживая, направляя, просто помогая. Перед глазами возникла его озорная улыбка и наша бессмысленная недавняя беседа:

– Ну что, Даша? На море тебя что ли отправить?

– Кирилл Павлович, ну какое море? У нас столько работы!

– Да, работы много. Жить вот только когда будем? Работаем, работаем… Вот смотри, уже даже Марина Высоцкая на море! А мы с тобой все сидим на фабрике.

– Кто это? Марина Высоцкая… – Я тогда старалась вспомнить из какого отдела может быть эта Высоцкая и Кирилл Павлович, явно забавлялся тем, как я старательно хмурю лоб, но никак не могу вспомнить эту Марину. Сдавшись, я спросила с чувством осознания собственной некомпетентности:

– Кто она? Из какого отдела?

– Да не из какого!

Я тоскливо всхлипнула, вспомнив как шеф весело рассмеялся и протянул телефон с открытой в ленте фотографией загорелой блондинки в пестром бикини:

– Не знаю кто она такая, но лайкает меня уже две недели и при этом она на море! А мы с тобой три года в отпуске не были.

– Шутник вы, однако. Главное, Марине Сергеевне не показывайте, а то будет вам и море и Марина Высоцкая.

– Ну посмотреть же можно. Тебе небось кавалеры пачками сердечки шлют.

– Я не регистрировалась.

– Ты чего? Сейчас все в интернете знакомятся.

– А мне знакомиться не надо. У меня Тимур есть, вы есть, Лариска тоже есть, и квартира в Москве – есть! Что еще надо?

– Даш, ну что ты ей Богу, как маленькая. Сама знаешь, что надо молодой женщине, вырастившей одной сына. Тимур твой скоро свинтит, и останешься куковать в полном одиночестве. Мы с моей Мариной Сергеевной хоть и ругаемся бывает так, что у дома с деревьев листва первой опадает, а все ж живем, считай, душа в душу. А ты столько лет одна. Неужели так своего летчика любила?

– Может и любила, сама уже не помню.

Разве я могла ему рассказать то, что много лет привыкла скрывать и таить? Я даже себе запретила об этом думать. Моя история всегда начинается со скамейки. Как я сидела и думала. Я всегда рассказываю эту историю, пропустив факт, что до того, как “думала”, должно было стоять “плакала”. Потому что ведь я конечно, думала о том, что же теперь делать тоже. Но сперва, конечно, плакала. Стыдно даже вспоминать. Еще я никогда не рассказывала где была скамейка. Просто скамейка в Москве. Интересно, сколько скамеек в Москве? Вот пару лет назад на Арбате появилась самая длинная, например, а в Зарядье стоят геометрические, так похожие на деревянные брусья, а на Лужковом мосту есть даже скамья примирения с бронзовыми крыльями ангелов. Ее открывали в день покровителей семьи святых Петра и Февронии и Тимур тогда все спрашивал, была ли наша похожа на нее? Свою я бы назвала скамьей печали и разочарований, но на мое счастье там я встретила Колю и судьба моя снова изменилась. И кому какое дело, что она стояла прямо в аэропорту. Коля шел как раз после рейса с коллегами. Когда сын спрашивал, как я познакомилась с его отцом, то я всегда рассказывала о том, как сидела на скамейке в задумчивости, а Коля не смог пройти мимо и мы поженились буквально через пару недель после знакомства.