Книга Долг шантажом красен, страница 85 – Татьяна Первушина

– А-а, проснулась, соня? – муж вошел в спальню. – Ну, как ты себя чувствуешь? – уже более ласковым голосом спросил он. – Голова не болит?

– Да ты что, Дим, я же дома, у меня, когда ты рядом, ничего болеть не может, – радостно закурлыкала я.

– Ну, ты и дала стране угля, – констатировал супруг, – я думал, что Батон тебя сразу на допрос потащит, еще вчера ночью, так он был на тебя зол. Но я уговорил его, что ты приедешь к нему сама, как только отоспишься и придешь в себя. Я у тебя молодец, правда? – шутливым тоном произнес он, но было видно, как сильно он переживает за меня.

– Ты у меня самый лучший, – радостно сказала я и, попросив чая с медом и с лимоном, вновь уснула, не дождавшись любимого напитка.

Проснулась окончательно я уже утром. Поглядев в окно, я увидела, как с неба падает пушистый белый снежок. Началась настоящая зима.

Рядом со мной стоял журнальный столик, накрытый красивым кухонным полотенцем. На столе красовался стакан с моим любимым вишневым соком, а также лежало два бутерброда с красной икрой и парочка мандаринов. Димки рядом не было. Вместо него на столе я обнаружила записку, которая гласила: «Любимая! Ничем себя не загружай. Кушай икру. Поправляйся. Люблю и целую. Твой Дима».

Облокотившись на подушку, я попила соку, слопала вкуснющие бутерброды, заполировала все это мандаринами и, наконец, пошатываясь, встала с кровати.

Прошлепав в коридор, я увидела в соседней комнате сидящую по-турецки у телевизора Маргошу. Вокруг нее была повсюду разбросана мандаринная кожура, а в руке провисал гигантский бутерброд с бужениной.

– О! Ну ты и соня! – проворчала она, когда я сипло окликнула ее по имени. – Я тут совсем извелась, а ты все спишь и спишь. Прямо, как Илья Муромец. Нельзя же так нервы нам мотать. Мы все изнываем от отсутствия информации, а ты без зазрения совести дрыхнешь. Олег уже два раза звонил, беспокоился.

Выпалив эту, надо полагать, вполне справедливую тираду, она поправила очки на переносице и воззрилась, не мигая, на меня. Буженина в руке подрагивала…

– Маргоша, дорогая! Как я рада тебя видеть! – запричитала я, садясь к ней на краешек дивана. – Ты знаешь, я так натерпелась, что думала уж все, конец мне пришел.

– Но тут появились мы и спасли тебя, – гордо добавила Маргоша и отправила половину бутерброда в пасть.

Громко чавкая, она рассказала мне, как все было на самом деле.

Когда я десантировала ее из машины на Кутузовском, понять сразу, что делать, Маргоша, разумеется, не смогла. Как большинство тучных людей, она соображала медленно, но зато, что называется, верно.

Поэтому, поразмыслив немного над ситуацией, Маргоша поехала к нам домой, еле дождалась Димку с работы, все время сидя на кухне у Риммы Семеновны, которая рада была с кем-то поговорить, поэтому беспрепятственно впустила ее в свою квартиру, но совершенно измучила районными сплетнями. Периодически Маргоша пыталась дозвониться до меня, но трубку я не брала, и она начала волноваться.

Наконец, с работы приехал хмурый уставший Димка. Нашел мою записку о том, что мы с Маргошей уехали «по магазинам» и расстроился окончательно. Позже, когда от Риммы Семеновны прибежала Маргоша и выплеснула на него всю ту скудную информацию обо мне, которой располагала, Димка сначала чуть не убил ее, а потом стал лихорадочно звонить Соловьеву