Книга Ва-банк, страница 3 – Дженнифер Линн Барнс

Прежде чем я успела что-то сказать, бабушка обняла его и крепко сжала. Она поцеловала его, потом несколько раз стукнула, потом поцеловала снова.

– Ты рано вернулся. – Бабушка наконец-то отпустила своего блудного сына. Она посмотрела на него – наверное, она так же смотрела на него, когда он был маленьким мальчиком, который натащил грязи на ковер. – Почему?

Папа перевел взгляд на меня:

– Мне нужно поговорить с Кэсси.

Бабушка прищурилась.

– И о чем это тебе нужно поговорить с Кэсси? – Бабушка ткнула его в грудь. Несколько раз. – Ей нравится в новой школе, и у нее есть парень, худой такой.

Я едва заметила, что она произнесла это с нажимом. Отец поглощал все мое внимание. Он выглядел слегка помятым. Будто не спал всю ночь. Он избегал смотреть мне в глаза.

– Что случилось? – спросила я.

– Ничего, – ответила бабушка голосом шерифа, объявляющего военное положение. – Все в порядке. – Она повернулась к отцу. – Скажи ей, что все в порядке, – приказала она.

Папа пересек комнату и мягко положил руки мне на плечи.

Обычно ты обходишься без таких нежностей.

Я мысленно перебрала все, что знала о нем, – наши отношения, то, каким человеком он был, то, что он вообще оказался здесь. Желудок словно наполнился свинцом. У меня внезапно возникло ощущение, будто я уже знаю, что он скажет. Это знание парализовало меня. Я не могла дышать. Я не могла моргать.

– Кэсси, – тихо сказал папа. – Это насчет твоей матери.

Между «считается погибшей» и «погибла» есть разница – разница между моментом, когда ты входишь в мамину гримерную, залитую кровью, и моментом, когда через пять лет тебе сообщают, что обнаружено тело. Когда мне было двенадцать, тринадцать, четырнадцать, я каждую ночь молилась, чтобы кто-то нашел маму, чтобы полиция оказалась не права, чтобы каким-то образом, несмотря на все улики, несмотря на количество крови, которое она потеряла, ее все-таки нашли. Живой.

В конце концов я перестала надеяться и начала молиться, чтобы нашли ее тело. Я представляла, как меня вызовут опознавать останки. Я представляла, как попрощаюсь с ней. Я представляла, как ее похороню.

Такого я не представляла.

– Они уверены, что это она? – спросила я тихо, но спокойно.

Мы с папой сидели напротив друг друга на качающейся скамейке, подвешенной на крыльце. Только мы и больше никого – максимальная степень уединения, которой можно было добиться в бабушкином доме.

– Место совпадает. – Он ответил, не поднимая глаз на меня – глядя в ночь. – И время тоже. Они пытаются опознать по состоянию зубов, но вы двое столько переезжали… – Внезапно он осознал, что рассказывает мне то, что я и так знаю.

Найти мамину стоматологическую карту будет непросто.

– Они нашли это. – Папа показал мне тонкую серебристую цепочку. На ней висел маленький красный камень.

У меня перехватило горло.

Это ее.

Я сглотнула, отгоняя эту мысль, словно могла забыть ее отчаянным усилием воли. Папа протянул цепочку мне. Я покачала головой.

Это ее.

Я понимала, что мама почти наверняка мертва. Я знала это. Я верила в это. Но теперь, глядя на ожерелье, которое было на ней той ночью, я не могла дышать.

– Это улика, – с усилием выговорила я. – Полиция не должна была отдавать ее тебе. Это улика.

О чем они думали? Я работала с ФБР всего шесть месяцев. Большую часть этого времени я оставалась за сценой, но даже я знала, что нельзя нарушать правила хранения улик только для того, чтобы девочка, потерявшая мать, смогла получить что-то, что принадлежало матери.