Онлайн книга «Переиграть Афродиту»
|
Странно, но мысли о том, что Макария наверняка уже крутится где-то поблизости, помогли Персефоне перестать беспокоиться. В конце концов, если есть вещи, которые действительно невозможно изменить, то характер Макарии — в их числе. Так что незачем и пытаться, а то не заметишь, как превратишься в Деметру. Стоило Персефоне подумать о Деметре, и она снова расстроилась. Ну как она может быть такой… сдвинутой? Царица покачала головой и ускорила шаг, с упорством, достойным лучшего применения, осматривая каждый чуланчик, каморку, и, уж тем более, каждые пустующие покои — не важно, чьи. Вот эти явно Диониса, только хозяином там не пахнет, а эти — Гефеста, и тоже пустые, ну, а тут живет Артемида… ну, как, живет — останавливается, когда появляется на Олимпе, а там, впереди — роскошные двери, ведущие в супружескую обитель Зевса и Геры. Вот там-то, наверно, и держат… Задумавшись, царица едва не проскочила чуланчик возле поворота. Осторожно приоткрыла дверь, как делала раз пятнадцать до этого, вгляделась в полумрак… и резко распахнула, уже не думая о конспирации. Потому, что там, на полу, неподвижно, лицом вниз, лежало чье-то обмякшее тело. Персефона медленно перешагнула порог, прищурилась, всматриваясь сквозь полумрак. Силуэт лежащего скрадывало длинное одеяние, оно сползло на голову и руки — по ткани там расползлось пятно ихора — но оставляло открытым босые ноги в варварских штанах. И Персефоне вдруг стало плохо, невыносимо плохо и больно. Она медленно опустилась на колени, закрыла лицом руками, судорожно вздохнула. Слез не было, совсем — в глаза и горло словно насыпали песка. — Как… — прошептала она даже не лежащему Аиду, а скорее себе. — Ну, как… Она протянула руку, вцепилась в край штанов, не осмеливаясь касаться чужой кожи. Она знала, что должна плакать, что может плакать, и тогда станет легче — но не могла. Не получалось — получилось лишь давиться почему-то обжигающим воздухом… Шагов сзади она не слышала, лишь изумленный возглас, неловкое прикосновение чьих-то пальцев к плечу, и тихий, полный раскаяния, голос: — Ох, прости… я не знал… не подумал, что он может быть тебе еще дорог … Персефона вздрогнула, обернулась, не веря своим ушам. Это и был Аид — склонившийся над ней, шатающийся от усталости, в драных и испачканных ихором одеждах, со спутанными волосами и серым, осунувшимся лицом. Когда она обернулась, он отпустил ее плечо и отступил на шаг назад; в черных глазах плескалось беспокойство пополам с острым, почти болезненным сожалением. Словно для него была невыносимой сама мысль о том, что он мог причинить ей боль. — Так, минуточку, — ледяным голосом сказала Персефона. Она сдернула с лежащего тела хламис и застыла — на полу вытянулся бесчувственный Арес с испачканным ихором лицом, обнаженным торсом и почему-то в штанах. — Да что ж это такое!.. — завопила царица. — Да …! Ананке в …! …! еще этого я не оплакивала!.. Она резко развернулась, едва удерживаясь от желания пнуть лежащего сверху, но тут Аид тихо-тихо засмеялся, положил руки ей на плечи и привлек к себе, обнял, коснулся губами ее виска. Стало спокойно. Невидимый песок перестал царапать глаза, и Персефона поняла, что теперь-то может заплакать, но не от боли — от облегчения. Но незачем, незачем совершенно, если можно обнять, положить голову на грудь и прикрыть глаза, наслаждаясь его прикосновениями. |