Онлайн книга «Локация «Берег»»
|
Герман снял солнцезащитные очки, и его ярко-голубые глаза смотрели прямо в глаза связного, так, словно он знал наперед все, что тот скажет. Он достал из кармана шариковую ручку и передал Туристу. — Здесь донесение от Эврифона. Это все? Турист кивнул, и Крэйс, приподняв шляпу на прощание, неторопливо вышел из касбы. * * * Кладбище на горе, над городом. Там довольно много деревьев. Но летнее солнце выжигает зелень, палит уже больше месяца, и листья чуть пожухли, но трава все же густая, она оплела могилы. Могилы русских моряков и членов их семей выглядят совсем заброшенными. Герман прошел мимо могилы адмирала и его жены. Он помнил эти надгробия с детства. Желтоватые камни надгробия треснули. Могила родителей была ухожена. Трава выщипана. Два белых каменных креста стоят ровно, как два стойких солдата. Такими помнились и мать с отцом, как солдаты — сдержанные, в одежде всегда застегнутой на все пуговицы. А рядом могила не менее родная — Ольги Дмитриевны Мироновой. Лёля, так ее все звали. Когда мать Германа умерла, Лёля смягчила этот удар своей заботой. Тихая, нежная, казавшаяся юной даже в довольно преклонном возрасте. Но отец пережил и ее… Над могилами, опустив голову, Крэйс стоял долго, не замечая жары. «Как странно, — думал он. — Здесь самый родной клочок земли, здесь, в Африке». Было еще одно место — отцовский дом, куда тянуло всегда. Там прошло сознательное детство, после войны, когда Кедровы вернулись сюда из Швейцарии. Бизерту оккупировали немецкие войска, и город бомбили союзники СССР. Иван Аркадьевич вывез семью загодя, предвидя развитие событий во время войны. Крэйс нащупал в кармане ключ от дома Кедровых. Он снял его с крючка в прихожей квартиры Дахака, когда пошел на встречу со связным. Теперь этот ключ оттягивал карман. Деревянная резная дверь открылась легко. Механизмы в Бизерте, если ими долго не пользоваться, из-за песчаных бурь быстро выходили из строя. Но Рафа не обманывал, жена его приходила, убиралась. Паркетный пол тускло блестел там, где его не покрывали сотканные берберами половики. И пахло хвоей. На стене отцовского кабинета висел Андреевский флаг, чуть пожелтевший, но настоящий, а потому особенно дорогой сердцу и покойного Ивана Аркадьевича, и самого Германа. Он коснулся шелковистой ткани тонкими длинными музыкальными пальцами. Затем прошел к кожаному диванчику с валиками. Тут в уголочке, облокотившись о валик, любила сидеть мать — Антонина Германовна, когда отец читал, возвышаясь своей сухопарой фигурой над столом старого письменного стола. Крэйс погладил потертый валик. Улыбнулся, вспомнив, что недоумевал когда-то, как мать может часами сидеть без движения и без дела. О чем думала, о чем мечтала? Тогда он не слишком этим интересовался, а сейчас многое бы отдал, чтобы разузнать. Да просто услышать голос… Иногда в кабинет заходила Лёля и садилась около противоположного валика. И не нарушалось равновесие. Так же тикали большие напольные часы, купленные в Швейцарии, так же шуршал листами книги отец и довольно громко дышал, так же мечтала Антонина Германовна. Как она относилась к другой женщине в доме? Герман так и не узнал. Мать никак не выказывала своих подлинных чувств — сдержанность вообще стала негласным девизом семьи Кедровых и примкнувшей к ним Ольги Мироновой. Иван Аркадьевич никогда при сыне не проявлял свою особенную привязанность к Лёле. Дошло до того, что уже взрослый, умудренный опытом и в меру развращенный жизнью Герман иногда ловил себя на наивной мысли — а было ли между ней и отцом нечто большее, чем платоническое обожание со стороны Ольги и сдержанная привязанность со стороны Ивана Аркадьевича? |