Книга Огненная душа куклы, страница 107 – Артур Гедеон

– Пантелеймон Кожемякин, – сказал рядом с ней густой женский голос. – Светлый мастер! Лучезарный гений!

Лилит обернулась. Крупная добродушная дама в роговых очках с умилением качала головой.

– Вы тоже засмотрелись, и правильно – он и вправду несравненный гений. Певец горнего мира. Рафаэль двадцать первого века. Мастер света и самых возвышенных существ, созданных Богом. Наш мир полон зла и боли, но есть и лекарство – вот оно, – высокопарно сказала она, кивнув на полотна. – В худшую годину, когда ничто материальное уже не способно помочь, а горсть золотых монет стоит не более горсти песка, человек обращается именно к этому миру. Взывает, умоляет, просит!

Лилит захотелось быстро, как повар курице, свернуть толстухе-говорунье шею, но она усмирила свой порыв.

– Это его работы привезли в той машине?

– Да. Вы искусствовед?

– Пожалуй. А сам он, художник? Где он? Вот бы с ним познакомиться…

– Он сейчас здесь. Только что приехал. Но пока не отвлекайте его – он должен сосредоточиться и решить, где и какая работа будет висеть. Пантелеймон каждый выставочный зал превращает в храм.

– В храм? Ясно. Но мне сказали, что здесь должна была проходить другая выставка – Владислава Ольшанского…

– А-а, это распутство! Его девки – больной плод юношеской фантазии! Хоть и гениально написанные, но шлак! Дрожжи для похоти! Брр! – поежилась крупная дама. – Слава богу, мой голос и Пал Палыча перевесили, независимое жюри из двенадцати специалистов выбрало именно Пантелеймона. Этому Ольшанскому с его разноплеменными шлюхами пришлось потесниться.

Теперь Лилит едва сдерживалась, чтобы не свернуть шею заносчивой дамочке прямо тут, при всех. Конечно, она бы исчезла, превратилась в вихрь, только ее и видели, но про выставку можно было бы забыть. И про многое другое, возможно, даже личную свободу.

– Нет, вы не искусствовед, вы покупатель, – вдруг констатировала дама. – Вас я вижу насквозь.

– Как вы догадливы.

– Да и прикид у вас слишком хорош для искусствоведа. Мы выглядим поскромнее, – рассмеялась она. – Но хороший покупатель должен быть и неплохим искусствоведом. На кого работаете, уважаемая?

– Представляю очень известного коллекционера.

– А-а, ясно! Инкогнито. Приехали прицениться к Ольшанскому, а тут вдруг Кожемякин подвернулся. Верно?

– Вы очень догадливы. Все именно так.

– Я знаю, – самодовольно кивнула дама. – И вы решили: почему не приобрести пару работ этого певца ангелов? Не голые бабы, конечно, но тоже неплохо. Для души тоже что-то нужно.

Развязный панибратский тон стал еще одной каплей, чтобы сосуд терпения Лилит переполнился и назойливая голова говорливой искусствоведки полетела бы прочь.

– В точку.

– А знаете, как он начинал? Наш Пантелеймон?

– Нет, расскажите.

Лилит то и дело смотрела по сторонам, не появится ли художник. Она была уверена, что узнает его – такие люди не похожи ни на кого.

– История для романа. Он начинал как иконописец, но потом решил объединить иконопись и светскую живопись. Ему приснился ангел – тот пришел во сне и объявил, кем ему быть и что делать, чему посвятить свою жизнь. Проснувшись, Пантелеймон взялся за работу. С тех пор каждый его день – это созидание собственного мира. Нас уже приглашают лучшие галереи мира, кстати, – заметила искусствовед. – Сразу после Манежа – Франция, Испания, Италия, Лондон, а потом США. Начнем с центра Помпиду в Париже.