Книга Лилит. Кукла из вечной тьмы, страница 51 – Артур Гедеон

Савва открыл калитку и переступил порог. Он прошел по тропинке через сад и скоро уже за молодой весенней листвой увидел впереди фасад дома, укрытый хитрой резьбой. Тут можно было разглядеть и смешные фигурки людей, и животных, и всякие символы.

Юноша знал, что каждый из этих знаков значит очень много, что весь этот рисунок – целое письмо, но никто и никогда ему не говорил, кому оно предназначено и что оно скрывает. Он только и знал, что это врата в иной мир и охраняют их три бога: Морок, бог лжи и обмана, Мара, богиня смерти, и Чернобог – верховный правитель загробного мира. И все они хранят великие тайны. Помер дед Берендей, но так и не посвятил ни мальчика, ни юношу в тайное письмо предков.

На крыльце сидела его бабка Чернуха в старом плетеном кресле. Одета она была в черное и с темным платком на голове. Кто из сельчан увидит – пробежит мимо. А поймает взгляд ее – сразу в церковь. Сидела как сфинкс, положив руки на широкие лопухи-подлокотники, по-хозяйски откинувшись на спинку. Тут же, на узкой тесной скамейке, дремал родной дядя юноши – младший брат отца Ёж, в миру – Никодим. В поддевке, широких штанах и старых хромовых сапогах.

– Редкий гость, – процедила бабка Чернуха. – А как вытянулся.

Но сказала это с радостью – как-никак родная кровь. По-своему, но она очень любила внука.

– Ой ты, племянник пожаловал! – приподнявшись на локте, усмехнулся Ёж. – Как там братец мой поживает? Малевальщик? Пьет горькую?

– Иногда пьет, – стоя перед лестницей, потупил взор юноша.

– А мать все блудит?

– Не знаю, – обиженно нахмурился гость. – У нее своя жизнь – у меня своя.

– Не терзай ты его, дурень, – осекла бабка Чернуха сына-словоблуда. – И так у него не дом, а худое сито. Ну, отрок, зачем пожаловал? Вижу: нужда приключилась, и по нашей части. Верно?

– Верно, бабушка, – ответил юноша. – И большая нужда.

– И срочная?

– Очень срочная.

– И сердечная?

– Да, бабушка, – вспыхнул он.

– Говори, милый, помогу чем смогу.

– Может, в дом пойдем? – покосившись на пересмешника-дядю, предложил юноша.

– Пойдем, милый, пойдем. Поднимайся. А ты дом стереги, Ёж, – в шутку наказала она сыну. – Чтобы мышь не пробежала.

– Из дома или в дом? – пошутил тот.

– Балабол, – откликнулась старуха, взяла внука за плечо, пригнула, поцеловала в темя и подтолкнула к открытым дверям.

В избе она усадила его в красный угол, самый нарядный и ухоженный, правда, не было тут никаких образов, как в других избах, и быть не могло. Но висел высеченный из дерева лет двести назад почерневший старик, длинноволосый и в одежде до пят, с посохом. И смотрел этот черный старик подозрительно на всякого, кто сюда входил, садился за стол, а может, и слушал, кто о чем говорил.

И юноша стал рассказывать – со всей положенной его возрасту страстью и со всей болью, которую он переживал сейчас.

– Задачки ты задаешь, внучок, – покачала головой бабка Чернуха. – Чтобы помочь, я должна открыть тебе несколько тайных дверей. Одну секретнее другой. Твой дед Берендей, муж мой, будь он жив, никогда не позволил бы мне этого сделать, он проклял нашего с ним сына, твоего отца, и не верил тебе. Но я верю, милый, потому что знаю: тебе передался наш дар. Не трем моим сыновьям, а именно тебе. И вот мой выбор. Помогу тебе – прогневлю мужа. Каким словом он меня встретит там, куда все уходят? А не помогу – прогневлю господина Чернобога. – Она указала кривым пальцем на деревянного идола. – И Мару с Мороком тоже прогневлю. – Старуха прихватила его руку костистой клешней. – Только и ты, внучок, должен решить для себя, как тебе быть дальше.