Книга Песики & Детектив, страница 7 – Артур Гедеон, Ирина Грин, Татьяна Устинова, и др.

— Милая вещица. — Детектив взял произведение искусства в руки, долго рассматривал шкатулку, прикладывал ее к створке буфета, вновь рассматривал и прицеливался острым глазом опытного следака.

— Да, траектория совпадает. Вы правы. Но пуля только вошла в шкатулку. Задняя стенка цела.

— Именно так.

Шкатулка с пасторальной миниатюрой, чуть потрескавшейся, была заперта.

— Откроете? Уверен, у вас и от нее ключик найдется, а?

— Еще как найдется, — усмехнулся Плещеев, быстро нашел в связке крохотный ключ и отпер замок: — Пожалуйте, господин сыщик.

Крымов открыл шкатулку. Письма, старые открытки. Скорлупа грецкого ореха в причудливой и тесной серебряной оправе — тоже своего рода произведение искусства. Одна половинка — из чистого серебра, но с тем же «ореховым» рельефом.

— А это что за безделушка? — повертев скорлупу в руках, спросил Крымов.

Потряс у самого уха, но ничего не услышал.

— Безделушка, она и есть безделушка. Я так думаю.

— А что внутри?

— Если ударить молотком, можно и посмотреть. Но как-то жалко. Думаю, просто ореховая скорлупа в оправе. Чья-то причуда.

— Значит, пуля из пистолета графа остановилась в этой шкатулке. Тут закончилась ее кинетическая энергия, которую ученые еще называют живой.

— Выходит, что так.

— А графский револьвер сохранился?

— Два из трех его револьверов есть. Они в экспозиции. Это вы к чему?

— Отверстие от пули — по нему можно определить марку оружия. Что за револьверы были у графа?

— Французский револьвер «Лефоше»…

— Знаю такую марку, образца 1853 года.

— Верно. Трехлинейный револьвер системы «Наган»…

— Образца 1895 года — русская классика.

— Тоже верно. И третий, его упоминают только в письмах. Это итальянский револьвер «Бодео», образца?… — Старичок внимательно посмотрел на гостя. — Ну же?…

— Не помню, увы.

— 1889 года. «Солдатская модель» без защитной скобы на спусковом крючке.

— Да вы знаток оружия, Платон Платонович.

— Ваша правда, но только отчасти. Я посвятил долгие годы графскому роду Оводовых. Поневоле начнешь разбираться в разных вещах, которые ценил сам граф. В стрелковом оружии в том числе.

Крымов достал телефон, сделал снимки комнаты бедной Машеньки, прицельно сфотографировал легендарный буфет. И с особой тщательностью — пулевые отверстия в буфете, в шкатулке. А потом, уже в комнате графа, щелкнул и графские пистолеты. Для своей визуальной коллекции.

Вскоре они попрощались.

— Да, Платон Платонович, забыл спросить. Обувная фабрика, созданная Никитой Митрофановичем Рыковым, — что с ней стало дальше?

— В революцию отошла государству, там шили сапоги для Рабоче-крестьянской Красной армии. Но и после Гражданской войны фабрика продолжила работу. Шила ботинки «скороходы», называлась «Волжский скороход».

— Слышал о такой.

— Разумеется, слышали. В перестройку фабрику приватизировали, и помещения отдали под торговый центр.

— А потомки Рыковых сохранились?

— Есть один, — отчасти насмешливо заметил Плещеев, — спятивший кошатник Петр Семенович Рыков. В юности мы дружили, но потом насмерть разругались. У них, видите ли, в семье передавалось из поколения в поколение враждебное отношение к Оводовым. Это перенеслось на сам музей и тех, кто его опекает, посвятил свою жизнь Оводовым.

— На вас?

— Именно так.

— А-яй-яй. И почему?

— Видать, нехорошо они разошлись — Дмитрий Иванович Оводов и Митрофан Рыков. Я же не просто так сказал, что ушел слуга из этого дома с неприлично большой суммой денег. У нынешнего Рыкова, Петра Семеновича, есть огромный домашний архив, он же краевед у нас; но меня и моих учеников он к этому архиву на пушечный выстрел не подпустит.