Книга Откроется не каждому, страница 80 – Константин Харский

Проходя мимо памятника Достоевскому, она решила проверить своё зрение на памятнике. Свернула в скверик. Остановилась и стала приглядываться к буквам, написанным на памятнике.

Внизу вроде «Д». Потом не видно… Клара склонила голову влево. Потом вправо. И снова влево. Вроде бы «О» вторая, но тень неудачно падает… Клара прищурила глаза. Лучше не стало. Указательным пальцем она сильнее натянула кожу у правого глаза. Ну, вот теперь понятно: Достоевский.

– Ты если слепая, не ленись, подойди ближе – и прочитай, кому памятник. В школу-то ходишь? – и доброжелательная старушка пошла дальше по своим важным делам.

Клара замешкалась. Даже едва не заплакала от обиды. Почему у всех нормальное зрение, а ей так не повезло? Все будут теперь её дразнить: «очкастая», «слепая»… И что ей теперь делать? Опять принимать решение самостоятельно? Да сколько можно! Почему нельзя просто вернуться в Питер и ещё несколько лет пожить ребёнком? А там оно, может быть, и само как-нибудь образуется… Клара сейчас хотела снова стать девочкой, за которую всё решают. Но при этом она чувствовала, что назад дороги уже нет. Вот она стоит перед памятником какому-то писателю и понимает, как прямо сейчас уходит детство. Потому что прямо здесь и сейчас со всей отчётливостью она видит, ощущает эту разницу между ребёнком и взрослым. Один делает то, что хочет. Другой делает то, что надо, даже если не хочет этого.

«Я не первая, кто будет фехтовать в очках», – подумала Клара и, развернувшись на месте, пошла в сторону салона очков. Только чем ближе она к нему подходила, тем явственнее чувствовала, что внутренний ребёнок всё ещё силён в ней и имеет право голоса. Ребёнок просил отложить визит. Взрослая Клара говорила, что ни за что не уйдёт, не выяснив, как у неё со зрением. Уж наверное, это не больно. «А хоть бы и больно», – подумала Клара и перекрыла лазейку для себя маленькой.

Клара гордилась собой, своим решением и своей решимостью, когда открывала дверь салона «Оптика». Но когда она оказалась внутри, то против своей силы оробела, поэтому просто встала перед витриной с очками и стала их рассматривать.

Крупная женщина, как назло, в белом халате вышла из-за стойки и встала за спиной. Клара слышала, как дышит эта женщина позади неё. «Вот бы мне такое зрение, как слух!..» – подумала она.

– Себе выбираешь? На этой витрине – мужские очки, – сказала женщина, и Клара увидела: действительно, на этой витрине лежат мужские очки.

– А где очки для начинающих? – спросила Клара.

– Что начинающих? – затупила женщина, продающая очки.

– Ну, мне нужны очки… – объяснила Клара.

– Почему ты решила, что тебе нужны очки? Тебе с простыми стёклами, чтобы тик-токи снимать?

«Тик-токи не снимают, нет такого выражения. Снимают ролики», – хотела поправить женщину в белом Клара, но подумала, что это испортит и без того напряжённые отношения.

– Нет. Я плохо вижу, – призналась Клара и разволновалась. Она впервые в жизни произнесла эти слова. Клара сделала шаг к выходу.

– Подожди, детка. Ты здесь одна? Мама где-то рядом? – спросила женщина.

Клара смогла только отрицательно помотать головой. Кажется, женщина заметила её выступившие слёзы: она взяла бумажный платочек и протянула его Кларе.

– Только не реви, – сказала женщина в белом. – Иначе будет обидно. Я выбрала офтальмологию, чтобы у меня на приёме не ревели дети. Не выношу этого. Иначе пошла бы в стоматологи.