Книга Покрова Ахерона, страница 147 – Евгения Кретова

Ульяна передала сверток Васе Крыжу:

– Подключай к искину. – Перевела взгляд на Ксению: – И надо сообщить Теону, что энергон у нас.

Грацц спешно покидал резиденцию Адальяров. Двигался тяжело, мрачно, не отвечал на приветствия – думал. Мальчишка неожиданно показал зубы. Надо было решить с ним вопрос раньше, не ограничиваться изгнанием и условным смертным приговором за неподчинение Совету, а настоять и привести его в исполнение. Но побоялся рьяного сопротивления матери Ираля и открытой конфронтации с Адальярами, все-таки у них еще слишком много власти в руках.

И вот.

Но то, что земная тварь окажется такой проворной, никак не мог предположить.

– Ттма́р аффери́, – зло сплюнул себе под ноги.

– Что, мой господин? – помощник, семенивший следом, не расслышал, подобострастно забежал вперед. Грацц раздраженно отмахнулся.

– Вызовите Тойля.

– Он на связи, в капсуле.

Грацц кивнул.

Зайдя в кабину, затемнил стекла, включил экран – на него мрачно ухмылялся его начальник охраны и советник.

– Мне кажется, наш старый друг засиделся на этом свете, – коротко сообщил Грацц.

Тойль молча кивнул, без объяснения поняв, о ком идет речь. Уточнил только:

– Стоит ли наведаться к кому-то еще?

Престарелый клириканец опустился в кресло, оправил полы темной мантии. Внезапная смена настроения молодого Танакэ, землянка, интриги Теона – все это говорило за то, что церианец затеял игру. Он ловко жонглирует своими официальными полномочиями, допуском к данным и секретными архивам. Он опасен. Но еще опаснее то, что он затевает.

– Тойль, думаю, самое время для плана Б.

Начальник охраны понимающе кивнул.

– Только действуйте так, чтобы некому было нам ответить… Надеюсь, вы понимаете, о чем я говорю?

* * *

– Эй, меня слышит кто-нибудь?! Воды. Дайте воды!

Он в кровь сбил кулаки, пытаясь достучаться до надсмотрщиков. Темная камера, выключенное табло, тишина, в которой слышно биение собственного сердца и хруст суставов – бывший директор Академии Космофлота Кромлех Циотан уже семь дней провел на Калипсо, в тюремном комплексе для галактический преступников.

Первое время его исправно кормили, а карцер – проветривали. Под потолком горела тощая бледно-желтая лампа.

Кромлеху это говорило не о милости, а о том, что команда убрать еще не поступила. Но в том, что она поступит, не сомневался – ему даже не сообщили алгоритм для экстренной связи с оператором, который был встроен в каждую камеру. Понял: сдохнет, спишут на несчастный случай, расследования не будет.

Утром третьего дня свет не зажегся, а конвейер с завтраком миновал его камеру. Кромлех понял, что кое-кто желает приблизить момент его смерти.

Злость и упорство не позволяли смириться, первые сутки он еще надеялся, что произошла ошибка, что все вернется. Стучал в дверь. Кричал до хрипоты.

На вторые сутки понял – это конец. Никто не придет.

О времени он знал примерно, ориентируясь на едва доносившийся через стены камеры гул – конвейер разносил еду.

Три раза в день итого девять раз.

Первые сутки глаза не находили ничего в темноте, потом привык – Кромлех нашел взглядом насечки, оставленные предыдущим арестантом. Судя по всему, он провел здесь две недели. Ровные, нанесенные твердой рукой линии, процарапанные ногтем в жестком дендрогале, постепенно становились кривыми, шаткими, как, очевидно, и сознание страдальца, заваливались на бок. Последняя почти лежала.