Книга Покрова Ахерона, страница 148 – Евгения Кретова

Возможно, заключенный нанес ее, уже не в силах подняться.

Его оставили здесь умирать – Кромлех понимал это.

Как директор Академии, в которой были также и помещения карцера, он знал систему наблюдения, как свои пять пальцев. Даже если она отключена, есть стоп-слова, которые ее запустят. И хоть на Калипсо их ему не сообщили, бывший директор Академии был уверен, что они есть и здесь. Сейчас жалел, что не воспользовался ими сразу. Когда еще было время.

Он тяжело опустился по стене, упрямо посмотрев на испачканные кровью кулаки, неторопливо лизнул костяшки пальцев – он будет питаться собственной кровью, лишь не сдохнуть. Хотя… Возможно, этим от только продлевал собственные муки. Губы пересохли, потрескались и болели, он искусал их.

– Твари, – прохрипел и уставился на темный экран интеркома.

У него в руках остался последний козырь – его личный архив, коды доступа и место хранения которого он тщательно скрыл при задержании. Та самая переписка с членами Антанты, имена, даты, денежные переводы, обещания, степень участия каждого. Он держал их, надеясь еще добиться снисхождения от суда. Он надеялся использовать этот козырь наилучшим образом, выторговать свободу, и чтобы каждый – каждый – кто упек его сюда дорого заплатил за все лишения. Кромлех строил планы, репетировал речь. Блистательную. Обличающую. Это позволяло не сойти с ума в темноте и одиночестве.

Но с каждым днем приходило понимание, что суда не будет.

Именно тогда пришло отчаяние. Идеальная схема, продуманная на сто шагов вперед – все рушилось, как карточный домик.

Он вытер испарину со лба, в бессильной злобе стукнул дверь кулаком.

В этот момент щелкнул замок конвейера, заставив вздрогнуть и закричать от восторга – его услышали! Кромлех подскочил, ощупью нашел кромку люка, через который обычно подавались пузатые емкости с водой.

В самом деле, люк отъехал в сторону, большой прозрачный бутыль въехал в камеру и замер в ложементах. Одновременно тускло загорелся верхний свет.

– Вода! – Кромлех закричал.

Торопливо откупорив, он сделал несколько жадных глотков, захлебываясь, замирая от счастья. Обливаясь драгоценной влагой, он выпил почти половину, когда почувствовал на языке непривычный сладковато-приторный вкус.

Он замер. Отставил в сторону руку и посмотрел на бутыль. Перекатил во рту глоток, который еще не успел соскользнуть в пищевод: на язык осел отчетливый химический привкус.

– Тва-ари, – выдохнул он и снова посмотрел на слепое табло интеркома.

Закупорив крышку, опустился на жесткую кровать, поставил бутыль рядом с собой.

Времени больше нет.

Он снова поднял глаза на черный экран интеркома, нашел взглядом едва серебрившийся окуляр камеры. Поднял вверх руку и сделал открытой ладонью движение, будто нарисовал в воздухе круг. На губах засверкала злорадная усмешка – столько дней в темноте обострили зрение до такой степени, что сейчас в подслеповатом свете он заметил, как в глубине окуляра мелькнул сигнал активации записи. Тогда он повернул руку ребром ладони к камере, вертикально провел вниз и симметрично в стороны – получилась перевернутая буква «Т».

Заложенный во всех арестантских камерах алгоритм обратной связи со следователем. На случай внезапного деятельного раскаяния. В нарушение протокола содержания заключенных, ему не сообщали об этом, когда запирали на Тамту.