Книга Сезон охоты на кротов, страница 36 – Евгения Кретова

— Да уж куда яснее.

Он прошел мимо нее, собрал портфель — слишком спокойно и методично, обулся, схватил с вешалки куртку и вышел из квартиры.

— Хорошего дня! — зачем-то крикнула ему в спину Ирина. Он не услышал: ее голос совпал в грохотом створок лифта и был заглушен ими.

Постояв так еще немного, она вернулась на кухню, набрала номер Антона:

— Привет. Думаю, он сегодня вернется домой.

— Что случилось?

— Мы серьезно поговорили, — она вздохнула, собираясь с силами. — Оказалось, он воспринял ваш переезд как твое намерение помириться со мной и сойтись снова.

— Бред какой, он же знает, что причины в другом…

— И тем не менее. Я была вынуждена объяснить, что не вернусь…

— Надеюсь, ты это сделала не так как тогда мне? — в голосе Антона послышалась злая ирония.

Ирина прикрыла глаза, закусила губу — в тот день она, действительно. вела себя не слишком тактично.

— Нет, я была максимально предупредительной.

Антон вздохнул — с раздражением и досадой:

— Хорошо. Надеюсь, этот этап мы прошли.

Москва, среда

Обухов добрался до офиса Юрьева к шести часам вечера — из здания «Аллюр-строя» тонкой струйкой выбирался народ. Служащие сбрасывали с лиц маски дежурной доброжелательности, мрачнели на глазах, кутаясь в шарфы и укрываясь от промозглого ветра. Их ждал переполненный транспорт, домашние дела, растянутые в мгновение домашнего уюта. Он им немного завидовал. Да что там немного — крепко он им завидовал, его-то дома не ждал ни уют, ни будничные хлопоты. Он, наверное, по этой причине и на встрече с Сосновским настоял именно сегодня, после окончания рабочего дня.

— Филипп Иванович, — он пожал руку немолодому, но явно следившему за собой мужчине. Ему было хорошо за сорок, однако он казался подтянут, двигался уверенно и стремительно, как человек с крепким здоровьем и подвижным образом жизни. В нем чувствовалась сила и энергия. — Рад, что вы нашли время для встречи.

По кислой улыбке Сосновского легко читалось раздражение, но вслух мужчина ничем себя не выдал — предложил присесть, хотел угостить кофе, но Обухов отказался: старая, еще с института привычка, которую вдолбил преподаватель по уголовному процессу, старенький, еще наверняка помнивший времена НКВД, препод. «Вот выпили вы у свидетеля чай, а он раз и обвиняемым стал. Чувствуете, как нехорошо, некрасиво», — эта фраза, сказанная скрипучим старческим голосом, до сих пор звучала в голове Обухова, и он интуитивно уклонялся от любого личного взаимодействия со свидетелями. Особенно на первых порах расследования.

Сосновский развел руками, устраиваясь напротив следователя в удобном офисном кресле.

— Я бы предпочел, чтобы моего разговора с вами было достаточно, и ваши сотрудники не изымали рабочие компьютеры, не опечатывали бы сейфы и кабинеты, — проговорил, продолжая сдержанно улыбаться и исследовать гостя.

Обухов не возражал — пусть изучает. В ответ на сетование Сосновского уклончиво отозвался:

— Это наша работа… Каким был Юрьев? — неожиданно для себя спросил Обухов. Он только что видел бывшую жену убитого, видел его прижизненные фото и никак не мог понять, каким должен был быть человек, чтобы жить такой жизнью. В голове не складывалась картинка, а это означало, что у него нет какого-то важного, цементирующего компонента.

Сосновского вопрос поставил в тупик: