Книга Мю Цефея. Магия геометрии, страница 18 – Александра Давыдова, Дмитрий Костюкевич, Дмитрий Орёл, и др.

Даже потом я так и не понял — сбрендил ли старикан по-настоящему или это все чудо человеческой доброты.

«Да, и можешь там же переночевать. Я не думаю, что ты украдешь у меня парочку дешевых чайников или престарелого кота».

Кота звали сэр Чеснок.

Можно еще много рассказать про Борсо. Удивительный дед. Разбирай на цитаты. Подвыпили мы с ним как-то. Летний вечер, настоящий ром, весь город празднует рождение Читверга, шумят фонтаны. И вот он шепчет:

— А луна просто старая шлюха, парень. Чуешь?

Говорю:

— Что, сэр?

А он показывает пальцем на небо, на серебряную блямбу с отколотой верхушкой. Не сразу попал, ясное дело. Рука плавала в пьяном мареве.

— Вот она… Я про нее.

— Почему?

— Почему? Ха. Почему. Потому что всем она светит, парень. Всем она светит.

Это были хорошие дни.

Вот и сейчас сижу и думаю о той истории. Наверное, потому что к нам в окно заглядывает та же самая луна.

Мы с Дианой решили оставить Санкт-Петрогрард. Я радовался, как ребенок. Черта с два опять вернусь в этот ледяной ад. Кому снег в семь слоев, а кому шум волн и запах пряностей.

Мог бы я так же долго рассказывать про мою Диану, как рассказывал про старика Борсо. Да, наверное. Но какой смысл? Про это куда лучше сказали до меня. Всякие тонкоперые писаки, с их: «от нашей любви даже солнце в небе казалось долькой апельсина» или «ночь была нежна, как саксофон». Такая вот чушь.

Хотя чего греха таить, стих ей я все же попытался написать. Какой твердолобый болван не представлял себя романтичным хулиганом в мечтах?! Дж. Стерлинг, Есенин — надеюсь, вы, ребята, не очень устали переворачиваться в гробах. В таких делах, как поэзия, главное — не вспоминать про возраст. Вспомнишь, и станет стыдно, вот что скажу.

Она ходит тихо, но я, конечно, слышу шаги. Ко мне слишком часто пытались подкрасться со спины.

— Что у тебя там? — спрашивает Диана.

Самый бездарный набор букв со времен любительской пьесы, которую мой папаша пытался поставить в кафе своего закадычного друга.

Я думаю так. Спрятать в ящик или оставить как есть? Что будет нелепее смотреться?

Да, еще ни один вооруженный ублюдок так не заставал меня врасплох, как Диана сейчас.

— Решил написать папаше письмо, — отвечаю я, — вот.

Я заправский лжец. Моя ложь — это как на глазах у старой королевы шлепнуть ее племянницу по заднице, а потом сказать: «Сами же видели, как она наскочила, ваше величество». А потом спрятаться за торшером.

— Кому ты рассказываешь? Ты даже адреса его не знаешь.

Вот и вся паутина коварства. На что я вообще надеялся?

Диана кладет голову мне на макушку, волосы падают в глаза. Они светлые, как у ее матери, немки. Диана уже не помнит мать. Так бывает.

— Что там у нас?

Сперва сжимает мои плечи, потом скользит рукой под рубаху, проводит по груди. Пальцы холодные.

— Что? Стих?

Все! Больше я так не могу. Дергаюсь вперед, срываю бумагу со стола. Сперва хочу порвать, затем решаю, что лучше все же в ящик. Самый смелый поступок за день.

— Ты чего? Ты… — Она хихикает. — Ты что, правда написал стих?

Могу понять ее удивление. Но мне на самом деле стыдно, как мальчишке, которого взяли на краже свеклы. Серьезно, нет ничего хуже, чем попасться на краже свеклы.

— Да писал. Просто… просто в шутку.

— Ага, как раз в твоем стиле, а?

Пойман, окружен и расстрелян.

— Да я просто попробовал. Многие же пробуют. Ну и я тоже. Чем я хуже Хемингуэя?