Книга Мю Цефея. Делу время / Потехе час, страница 83 – Александра Давыдова, Юлия Рыженкова, Сергей Лебеденко, и др.

— Не похож, — говорю я, рассматривая тело. — Кукла какая-то. Разве этого хватит для упокоения?

— Ничего, — отвечает Максим. — Когда призрак вернется в тело, станет лучше. Вы уверены, что нашли нужное место?

— Конечно. Я же вам все рассказала.

— Извините, положено спрашивать. Нам бы хотелось избежать возможных последствий. Эти призраки — ужасно вредные создания и, если вовремя не упокоить, будут пакостить.

— Сколько у меня времени?

— Около часа, потом связь духа с телом начнет слабеть. Да и на жаре трупу будет не очень хорошо. Помните, что ваша цель — американские горки. Парк мы закрывать не стали: призрака смутят безлюдные дорожки и пустые аттракционы. Для него сейчас идет девяносто пятый год, и он должен поверить в реальность происходящего. Воспоминания призраков — странная, фрагментарная штука. Их сознание воспринимает детали, убаюкивается ими, и картина целиком недоступна для них.

— Он не напугает других отдыхающих?

— Позвольте ответить вопросом на вопрос. Вы раньше видели неупокоенных?

— Редко.

— Намного чаще, чем думаете! Большинство посчитает, что это просто немощный старик. Другим — все равно. Третьи — не заметят. Четвертые — ничего не скажут, потому что хорошо воспитаны. А на случай пятых за вами будет присматривать охрана. Возьмите билеты.

Максим передает пачку невзрачных квитков, напечатанных на очень плохой бумаге. На каждом — шестизначный номер и черная рамка, а посредине сумма в полторы тысячи рублей. Последними в стопке идут два аляпистых билета на горки. Они слиплись, и я расклеиваю их ногтем.

— Ну, с богом, — говорит Максим.

Автоматическая дверь отъезжает, и я вижу ворота с огромными буквами ЦПКиО наверху. Призрак распадается на сотню солнечных зайчиков, которые скручиваются спиралью и исчезают где-то в животе у мертвого отца.

Труп вздрагивает, свешивает ноги с лавки и встает. Мертвые пальцы берут за руку, и я вздрагиваю от неожиданности. Хочу выдернуть ладонь, но вспоминаю, что нельзя. Пальцы сухие и твердые, как старые ветки, и сквозь тонкую кожу прощупывается каждая косточка. Хватка очень слабая, просто легкое прикосновение.

Вылезаем из прохладной камеры фургона, и духота сдавливает грудь. Солнце бьет в глаза колючими лучами, блузка прилипает к спине, дышится с трудом. Как две деревянные куклы, мы заходим в парк на негнущихся ногах. Я гляжу прямо перед собой, морщась от резкого запаха одеколона.

Здесь больше не так зелено: исчезли пышные кроны кленов, вырублены кусты акации и сирени. Тропинки закованы в асфальт, а узорчатые плитки дорожек вырваны и заменены на безликие прямоугольники брусчатки. Вдоль аллей вместо зарослей травы и лопуха топорщится мелкая щетина газона, а рядом с забором торчат обрубки подрезанных тополей в белых юбках известки.

Старых аттракционов почти не осталось, и только на самом дальнем краю парка я замечаю коренастую конструкцию «Орбиты». Краска выгорела на солнце, тяжелый металлический каркас напоминает скелет динозавра, да и сама карусель смотрится реликтом на фоне пластикового молодняка. Новые аттракционы трещат, поют скрипучими голосами, мигают множеством разноцветных лампочек. Они яркие, глянцевые, сделанные как будто из папье-маше и ослепляют не хуже солнца.

Призрак тянет к «Автодрому», и мы садимся в машинку с лицом Молнии Маккуина. Стучу по борту, и тот откликается гулким пустым звуком. С удивлением замечаю, что под яркой оболочкой спрятаны те же жесткие педали, что запомнились с детства. Малышня пытается врезаться в меня, но я езжу очень аккуратно и уворачиваюсь, стараясь не замечать холода привалившегося к боку тела.