Книга Мю Цефея. Игры и Имена, страница 98 – Александра Давыдова, Дмитрий Орлов, Александра Хохлова, и др.

— Это вы сделали вызов?

— Я что, идиот? Должно быть, маячок на угрозу смерти. Знаешь, эта новомодная страховка, которая никогда не работает?

Обри не знала. Страховка? Нужно платить, чтобы тебя защитили? И оно не работает?

Сопля продолжал:

— Нет уж, мне внимание уборщиков привлекать не с руки. Не успеешь оглянуться, как фьють — полмозга нет, и на принудительных работах коряжишься. Уволь. А ты-то не такая, хоть и херня эта на груди. Сиськи у тебя, кстати, ничего.

Обри опустила голову, глядя на нашивку с перевернутым созвездием. Орион. Яркие точки поднимались и опускались в такт дыханию, и казалось, что рисунок живет. Набирается сил, чтобы сорваться с ткани, на свободу. Была ли ее грудь правда «ничего»?

— …так что я тока смотрел, но не лез. Себе дороже, а когда еще такое увидишь? Жаль, записать через решетку хер получится.

— Что? — Обри невольно схватила мужчину за плечо, и тот поморщился.

— Полегче, подруга. Интересно тебе — так я расскажу. Но не задаром.

— У меня нет де…

— На хрен деньги. Такие гладкие тут, думаешь, часто бродят? Она вот да ты. Так что давай, расстегивайся.

Голос в ухе молчал. Возможно, Куратор и сам не знал, что сказать. Возможно, ему было все равно. Вживую тишина бывает разной: густой, напряженной, легкой, угрожающей, стерильной. Обри знала про виды тишины все, но сейчас молчание было никаким — или его забивало сопение Сопли. Его любопытство. Вероятно, тот был болен, и это не удивляло — в шахтах наверняка рос грибок. Соглашаться? Нет? Сопля сморкнулся снова — длинно, зеленым. Обри проследила сгусток слизи взглядом, невольно ожидая, что тот, упав, поползет дальше, и потянулась к клапану комбинезона.

Интересно, а зачем ему комбинезон? Сопля, конечно, был тощим и угловатым, но все равно на полголовы выше Обри и шире в плечах. Не влезет.

Голую кожу на груди и животе укусил ветер. И вообще, кажется, она не должна тут вот так стоять. Обри даже захотелось застегнуться обратно, но грязная холодная рука не позволила. Забралась под комбинезон и выстудила то, что еще прикрывала грубая ткань. Сопля засопел громче, принялся сжимать и разжимать пальцы на полукружье груди, будто та была резиновой уточкой, а он пытался заставить ее пищать. Похоже, ему нравилось.

А как же комбинезон?

«Что ты чувствуешь?»

Сначала Обри показалось, что это спросил Сопля, но тому вряд ли было дело до ее ощущений. Слишком был поглощен грудью и попытками расстегнуть комбинезон еще глубже.

— Что он царапает меня обгрызками ногтей. И холодно еще.

— М? — Сопля на миг оторвался от своего занятия, всхрюкнул носом и навалился сильней, обдав канализационной вонью.

Почему Куратор спросил? Что она должна чувствовать? Он часто задавал странные вопросы. Спрашивал, не помнит ли Обри — нет, не помнит. Тогда чем она отличается от уборщиков или тех, других в одинаковой одежде, с одинаковыми лицами, одинаковыми цифрами вместо имен? Одинаковыми пустыми головами, помнящими лишь, как двигаться и произносить примитивные фразы? Куратор говорил, что отличалась.

Стало холодней теперь и внизу. Когда уже Сопля закончит там возиться?

«Постарайся не думать. Просто слушай себя, Вторая».

И это он тоже часто говорил. Обри слушала, старалась по крайней мере, но не понимала, что должна услышать. А вот сейчас — поняла. Ее не должно тут быть, давно не должно.