Книга Современная дРама, страница 88 – Анна Томченко

Никита пожал плечами и скрылся за шумом воды. Я присела на закрытую крышку клозета, подперла подбородок рукой и крепко задумалась. С одной стороны я действительно ничего не теряю: мужчина мне нравиться до истеричных хрипов, он приятный и обходительный, щедрый опять же, а ещё ему не нужны отношения, обычный банальный секс и все. С другой- ещё не известно чем его банальность обернётся нам обоим, а судя по тому, что мы оба нарциссы и эгоисты, хорошего не жди.

— Но я знаю, что от тебя пахнет колокольчиком, — он выключил воду и продолжил свою избирательную речь. — У тебя рыжая псина, ты больно кусаешься, когда тебя что-то бесит и при взгляде на меня у тебя мокрые стринги…

Про нижнее белье было лишним. Я уж подумала, что он тут решил использовать запрещённый приём с «люблю не могу», но обошлось.

— И это все имело бы смысл, если ты я тебе предлагал отношения, но важно здесь только последнее, ведь я предлагаю секс.

Признаться логика в его словах была. Я посмотрела на мужчину снизу вверх, мимоходом отмечая, как соблазнительно блестят капли воды на его теле. И не знала, что сказать.

— Соглашайся, — он приблизился и заставил меня встать, обхватил талию мокрыми руками, от чего сорочка сразу прилипла к телу. — Не понравиться, разбежимся через неделю.

Я ощутила жар исходящий от Ника. Закусила губу, а он наклонился и лизнул мою шею. В конце концов, я ни черта не теряю!

— А тебе не проще проституток вызывать? — я все же решила прояснить один момент.

— Нет, мне охотиться нравиться, — шепнул мужчина в мои губы и задрал подол сорочки.

Глава 26

Смятые простыни, как лепестки пионов. У них такой же аромат. Тягучий, сочно-зелёный, с травянистым послевкусием. Или бархатный, приторный, как махровые бардовые цветы. Они рассыпаются по полу, ломают стебли. Они занимают все пространство и все мысли, оставляя одну единственную: он со мной, я с ним. И нет ничего больше для двух безумцев, что упоительно счастливы в своём вымышленном мире, где он приносит цветы на каждую из встречу. Он не повторяется в выборе и кажется, что каждый поцелуй теперь цветочный. Почти как французский, только со вкусом гиацинтов, полевых ромашек или, как сейчас, пионов. А я в этом неправдивом мире смеюсь больше дозволенного, ем клубнику, что опять же приносит он и… И что я ещё делаю? Упиваюсь неразбавленным наслаждением, которое, как игристое вино жжет губы, щекочет язык и оставляет после себя кислинку предвкушения.

Нам, чокнутым безумцам, не нужен остальной мир. Зачем? Мы построили свой из хрустального янтаря, как леденец, в коем играет солнце. Из морской соли, которой пропитываются тела и воздух. Она оседает такой тонкой паутинкой, что будоражит рецепторы, если прикоснуться губами к жёсткому плечу. Из напитанной тёплом земли, что в июне пахнет особенно: сухо, разнотравьем и бабочками. Никто не знает как пахнут бабочки. Но я уверена, что именно так: летним дождем, росой, что пристраивается на тонких веточках, дикой земляникой.

Этот мир столь хрупок, что оба его создателя боятся потянуть не за ту нитку, поэтому берегут его, окружают огнём своих тел, делятся радугой, что после летнего дождя видна отчётливо. Мир укрытый тихими разговорами, шёпотом под тонкой простыней и стонами без неё. Мир…

Как целый остальной мир становится незначимым, лишь только одно упоминание, всплеск, память подсовывает нам дагерротипы где только двое, растворившиеся друг в друге, согретые друг другом под июньским солнцем, танцуют одним им понятные танцы из прикосновений кожи, поделённого на двоих дыхания?