Книга Внутри, страница 46 – Катрин Корр

Аверьян наливает чай в кружки. Татуировки на его руках начинаются от самых пальцев: длинных, красивых, созданных для игры на музыкальных инструментах. Интересно, он играет на гитаре или пианино? Невольно вспоминаю нашу первую встречу, когда эти пальцы на мгновение зависли в воздухе рядом с моим лицом, а потом смело отбросили в сторону мои волосы…

Точно. Аверьян не только любимый сын моих приемных родителей, но ещё и тот беззастенчивый незнакомец из клуба, который видел то, что не следовало. Который вчера дал ясно понять: держаться от него подальше, если я не хочу, чтобы мои границы были нарушены. Об этом он собирается поговорить со мной?

— Почему ты поменялась в лице? — спрашивает он с полуулыбкой. — Вспомнила нашу первую встречу?

— О чем ты хотел поговорить? — спрашиваю, тряхнув головой. — О нашей первой встрече?

Сев поудобнее, Аверьян ставит локоть на широкий подлокотник и опускает квадратный подбородок на согнутые пальцы.

— О ней мне уже достаточно известно. Пока не будем. — Закатив глаза, издаю смешок. — А вот о чем мне неизвестно, так это то, что мое отсутствие негативно отразилось на твоей жизни.

Сглатываю.

— То есть?

— До меня дошли сведения, что ты подвергалась издевательствам со стороны моих знакомых, — объясняет Аверьян, пристально и настойчиво глядя в мои глаза. — Это правда?

— Если бы я подвергалась издевательствам, — стараюсь держаться непринужденно, — родители бы знали об этом и вмешались.

— Но они не знали, потому что ты ничего не говорила. Точно так же, как и сейчас, когда тебя ударил твой парень.

Почему Настя не завершила свою работу на день раньше? Тогда бы мы с ним точно не встретились в том проклятом клубе!

— Я не знаю, что ты там слышал и откуда у тебя такая информация, но это всё бред бредовый. И сколько ещё раз мне повторять, чтобы до тебя наконец дошло: никто меня не…трогал! Это, — указываю пальцем на правую сторону своего лица, — дурацкое стечение обстоятельств. Я ударилась из-за собственной неуклюжести и неосторожности. И я вынуждена скрывать синяк только лишь потому, что Вероника поднимет шум.

— Значит, правда, — произносит Аверьян задумчиво. — Ты молчала, чтобы родители не подняли шум. Тебе ведь было десять, когда тебя удочерили? Ну да. Десять, — рассуждает он вслух, пробежав глазами по столу. — Вот же ублюдки.

— Послушай, — вырывается у меня нервный смешок, — ты не…

— Адель, не надо, — перебивает меня. — Я не любитель размусоливать очевидное. Можешь не отвечать, я уже понял, что это далеко не бред бредовый.

Что ему рассказала Дарина? Это ведь точно была она. Близняшки и их безмозглые подружки не осмелились бы сообщить Аверьяну о своих злодеяниях.

— Что делали? — спрашивает меня. — Я хочу знать. До вчерашнего дня я понятия не имел о том, что, пока я радовался жизни, из-за меня страдала маленькая девочка.

Он и сейчас считает меня такой?

— Я не страдала.

— Что они делали? — настаивает он. — Что говорили? Как запугивали?

— У тебя очень богатое воображение.

— Да, и чтобы оно не стало ещё богаче, расскажи, каким образом сборище недоумков отравляло тебе жизнь?

— А ты очень любишь своих друзей и подруг, — комментирую с улыбкой. — Они в курсе, что ты о них такого высокого мнения?

— У меня есть только три настоящих друга: двоих ты знаешь, третий живет в Нью-Йорке. Подруг у меня нет. Только знакомые. Адель, я не собираюсь ругать и наказывать каждого, кто много лет назад проявил к тебе неуважение и жестокость. Ты была маленькой, остальные — бестолковыми подростками. Некоторые ими и остались. Меня задевает тот факт, что я ничерта об этом не знал. Я не знал, что тебя винили в том, что я не хочу возвращаться сюда.