Книга Девочка-наваждение, страница 12 – Натали Лав

Сколько таких бесед уже было. По разным поводам. Но той связи, которую я еще недавно ощущал с родителями. не стало.

Складывает руки на коленях и начинает. Такое впечатление, что она долго готовилась. Возможно, даже репетировала у зеркала. У меня же не проходит чувство фальши всего происходящего.

Ну, не могут люди, которые на самом деле желают мне добра, так поступать!

— Боря, я хочу, чтобы ты успокоился. Этот твой бунт… Ты очень огорчаешь папу. Ведь ты же сам хотел, чтобы эта девочка сделала аборт. Прости, я читала твою переписку. И это как раз понятно. Потому что отвечать за кого-то в столь юном возрасте, когда еще за себя не можешь отвечать — это трудно. Папа же… Он хотел, как лучше.

Меня тошнит от ее лицемерия.

— Как лучше? — повторяю я глухо, — Мам, о чем ты вообще говоришь? Ты сама себя слышишь? Отец и те, кто ему помогал, совершили преступление. Преступление — понимаешь ты это?!

Повышаю голос.

— Да, я струсил, когда узнал. Я испугался. Ребенок — это не игрушка. Я это осознаю. Но насильно, мама? Вы вообще с ним в своем уме?

Ей не нравятся мои слова. Выражение лица очень быстро меняется из благожелательного на хорошо мне известное — "Как ты смеешь так со мной разговаривать!"

— Борис, ничего страшного не случилось! Так и правда лучше. Для всех. Включая эту девушку. Она что думала? Что забеременеет и мы будем ее всю жизнь содержать? Ее и ее этого?

Такие разговоры следует вести под анастезией. Слишком больно. Слишком велико разочарование.

— Этого? Мам? Этого? Так-то это был и мой ребенок тоже. Такой же, как я для тебя.

— Нет, не такой! — раздается от двери.

Отец. Он-то зачем пришел?

— Ты рожден в законном браке от достойных родителей. А твоя подстилка — уличная приблуда, которая не знает куда ткнуться, чтобы заработать миску с едой. И ты всерьез веришь, что был один-единственный?

Это еще хуже, чем нытье матери.

— Не смей! — рычу я на него, — Не смей так про нее! После того, что ты с ней сделал!

Он тоже в ярости.

— Вот что, Борис. Я скажу тебе всего один раз. Это ты не смей так себя вести в моем доме. И транжиря мои деньги. Если тебе что-то не устраивает — ты совершеннолетний. И можешь заниматься всем, чем тебе заблагорассудиться. Я ясно выразился?

После его слов до меня доходит — я не смогу. Не смогу здесь оставаться. Каждый день видеть их и притворяться, что все хорошо?

— Более чем! — чеканю я в ответ, — Вот бумажник, здесь все — карточки, деньги, которыми ты так козыряешь. Вот ключи от машины, вот ключи от дома. Извини, одежду снимать не буду. Голым на улице я буду странно смотреться.

Он смотрит скептически, скорее даже насмешливо.

— Ступай! Только учти, не вздумай проситься назад.

Он, похоже, не верит, что уйду.

— Миша! Боря! — охает взволнованно мать, — Вы что? Ну, повздорили, с кем не бывает. Но доводить до такого, это уже чересчур.

Отец ее не слушает. Он буравит меня взглядом, проверяя хватит ли мне духу уйти.

Направляюсь на выход. У меня прибавилось проблем только что, которые нуждаются в срочном решении. Слышу, как скандал входит в новую фазу, но уже между родаками. Но не прислушиваюсь. На улице неожиданно чувствую облегчение. Достаю телефон, который тоже следовало бы оставить, но я не смог. Вдруг Алиса позвонит? Ясно, что это самая призрачная надежда, которая у меня когда-то была. Но все же… Хоть она есть.