Книга Я буду первым, страница 81 – Натали Лав

Каждое слово дается ему с трудом, а мне все пакостнее становится на душе. Мое первое впечатление от этих двух парней — и от Кирилла, и от Платона — было верным. Они мне не понравились сразу, как я их увидела. Было в них что-то отталкивающее, как червоточинка в красивых яблоках. Вроде бы идеальных. Откусишь такое и сразу же торопишься выплюнуть.

Удивительно, что Платон надеется оправдаться.

— Я ведь не смог, — продолжает он говорить, — Не смог причинить тебе вред. И никогда не смогу. Я хочу, чтобы ты была счастлива. И ты. И наш ребенок.

Настало время для точки. Моя рука чуть дрожит, когда я протягиваю ему справку. Я ведь тоже всего лишь человек.

— Поздно. Я не хочу быть с тобой.

Еленка

Еще не стемнело. Погода только гадкая.

Он берет листок и вчитывается в текст. Слишком долго.

Затем смотрит на меня. Глаза Платона сверкают яростью. Он хватает меня за плечи и встряхивает:

— Что ты натворила?!

Какое-то время разглядывает меня, сжигая взглядом.

Но потом словно выключается, разжимает руки и отступает.

— Если ты убила ребенка мне назло — то зря. Сама себя не простишь.

Его губы искажает кривая ухмылка. Он неверяще качает головой.

— Вот теперь я точно все понял. Ладно. Пока.

Я стою, не зная, что мне делать. Может, я не права?! И поступаю опрометчиво?! Может, еще не поздно позвать садящегося в автомобиль Платона, признаться, что соврала? Но в памяти всплывают лица мужчин с промзоны, их автомобили, точно также уходящий Платон. Я встряхиваю головой, отгоняя ненужную жалость. Он — манипулятор. И делает лишь то, что нравится ему без оглядки на окружающих. Если будет знать про ребенка, то жить мне спокойно не даст. Ему нужно все и сразу. Поэтому все разумные договоренности, которые можно бы было достичь, будут им сто раз нарушены. Неизвестно, на что он отважится. Украсть ребенка? Похитить меня? Еще какая-нибудь дичь…

Ворота открываются и закрываются, выпуская машину Хромова. Надеюсь, он уедет.

Возвращаюсь в тепло дома, еле передвигая ноги. Без сил опускаюсь на диван в гостиной.

— Что, в этот раз, очередная война не началась? — спрашивает Давлатов.

— Не знаю. Он, конечно, не грозился убить меня при следующей встречи. Но…

Давлатов проходит в комнату, садится в кресло напротив и спрашивает:

— Ты не думаешь, что поступила чересчур жестоко? Может, он бы пошел на твои условия?

Сцепляю руки в замок и говорю правду:

— Я его боюсь. Не знаю, что придет ему в голову. И от этого становится еще страшнее. Не хочу дергаться оставшиеся семь месяцев. Не хочу переживать потом, не отнимет ли у меня малыша его невменяемый папаша.

— То есть в то, что он может себя вести нормально, ты не веришь?

— Нет, не верю. Как думаете, если сказать правду и попросить не трогать меня, дать мне спокойно растить малыша, Платон бы пошел на такое?

Давлатов откидывает голову назад.

— Ты сама знаешь — нет.

— А у меня нет сил ему противостоять.

Сергей Владимирович снова смотрит на меня:

— Неужели противостоять — обязательно?

Я понимаю, о чем он.

— Вы меня хорошо знаете. У меня туго со всепрощением. Я не знаю, как буду чувствовать себя через месяц, полгода, год. Может, от тоски по Платону полезу на стенку. Но пока мне неприятно его присутствие, его прикосновения. Даже голос вызывает раздражение. Я не знаю, может, это пройдет. Но насиловать собственную психику не хочу. Ему что-то там показалось. И он решил, что имеет право творить в отношении меня все, что угодно. Но кто дал ему это право? Я ему ничего не обещала. Он вообще говорил, что ему нужен лишь секс. Тогда с какого перепугу он вправе требовать верности, любви, чего-то еще?