Книга Без памяти во лжи, страница 30 – Настя Петухова

Она предательница. Лгунья!

Она разрушила всё, что я строил, и теперь играет в невинность, чтобы снова обвести меня вокруг пальца.

Я настойчиво внушаю себе эти мысли...

Но чем дольше смотрю на неё — на эту дрожащую фигурку, что кажется такой хрупкой, такой настоящей, — тем громче стучит в висках:а если нет?!

Не выдерживаю.

Дверь машины хлопает за мной, и холодный дождь тут же обрушивается на плечи, промочив пиджак и даже рубашку за считаные секунды. Волосы прилипают ко лбу, вода стекает по лицу, но я не замечаю этого.

Шаги гулко отдаются по мокрому асфальту, пока я приближаюсь к ней.

Селена не шевелится, даже когда останавливаюсь прямо перед ней. Её глаза закрыты, дыхание прерывистое, а губы дрожат, бормоча что-то невнятное.

Наклоняюсь ближе, и жар её кожи ударяет меня, как огненная волна. Она горит.

— Селена, — зову тихо, но голос тонет в шуме дождя.

Жена не откликается.

Не раздумывая, подхватываю её на руки. Она кажется легче, чем я ожидал — невесомой, как пёрышко, будто последние недели выжали из неё всё, что было.

Мокрая одежда липнет к её телу, холодная и тяжёлая, а кожа под ней пылает, обжигая мои ладони. Её голова бессильно падает мне на плечо, и я чувствую, как её горячее дыхание касается моей шеи.

— Чёрт возьми, — цежу, быстро шагая к машине.

Открываю заднюю дверь и аккуратно укладываю жену на сиденье, стараясь не задеть голову о подголовник.

Она сворачивается, подгибая колени, словно беззащитный ребёнок, и что-то бормочет — бессвязное, потерянное.

Сажусь за руль, завожу двигатель и срываюсь домой.

Дорога обратно пролетает в каком-то тумане...

Дождь хлещет по стеклу, дворники работают на пределе, а я бросаю взгляды в зеркало заднего вида, проверяя её. Весь путь жена лежит неподвижно, только грудь слабо вздымается от тяжёлого дыхания.

Когда мы подъезжаем к особняку, снова беру Селену на руки и заношу внутрь. Поднимаюсь в её комнату, чувствуя, как напрягаются мышцы от каждого шага. Укладываю на кровать, и только тогда понимаю, что нужно что-то делать.

Она не может оставаться в мокрой одежде — температура сожжёт её изнутри, если не снять всё это прямо сейчас.

Стягиваю с неё куртку, бросаю на пол, затем принимаюсь за свитер. Ткань липнет к коже, сопротивляясь, но я справляюсь, стараясь не смотреть туда, куда не следует. Она больше не моя. Селена предала меня.

Когда дело доходит до джинсов... Пальцы замирают на пуговице... выдыхаю сквозь стиснутые зубы, пытаясь держать себя в руках.

Это не про желание — не сейчас, не с ней, не в таком состоянии. Это про необходимость.

Наконец, снимаю с неё всё, оставляя только нижнее бельё, и прежде чем накрыть одеялом, меня что-то заставляет остановиться.

Смотрю на её тело, лежащее передо мной, и будто вижу впервые.

Оно... другое.

Не то, что я помнил. Не то, что я знал наизусть после всех тех ночей, когда брал её.

Её кожа кажется нежнее, мягче, почти невинной. Изгибы талии, линия бёдер, даже шрамы и синяки от аварии — всё выглядит иначе, более женственно, более... нетронуто.

Что-то не сходится.

Я замираю, глядя на неё. Буквально столбенею.

Что происходит?!

Это усталость играет со мной? Или свет в комнате падает так, что обманывает глаза?

Но чем дольше я смотрю, тем сильнее растёт чувство, что передо мной не та женщина, которую я ненавидел все эти годы.