Книга Сопротивляться бессмысленно, страница 57 – Юлия Резник

— Да! Да… Хорошо.

На улице намного холоднее обычного. Или этот холод идет изнутри. Меня сажают в машину. Страшно ли мне? Нет. Знаю, что отец не допустит, чтобы со мной расправились без суда и следствия. Как бы мы ни расходились с ним в каких-то понятиях, есть вещи, в которых я уверен незыблемо. Мой единственный страх и единственное же уязвимое место — Саби. И я понятия не имею, как не сойти с ума от страха за неё.

Сабина

Дверь захлопывается за его спиной — и я замираю. Не дышу. Не двигаюсь. Не существую. Просто смотрю на неё, будто она может открыться снова, и он вернётся. Скажет, что это была ошибка. Что всё в порядке. Что никто и никуда его не забирает.

Но этого не происходит. Конечно, нет.

Я сползаю по стене на пол, прижимаю колени к себе в попытке справиться с крупной дрожью, волнами проходящей по телу. Меня трясёт. Я будто в эпицентре землетрясения. Сердце колотится в ушах, дыхание прерывается. Надо что-то делать, куда-то идти, с кем-то договариваться… Для начала хотя бы выяснить, что ему инкриминируют, но я не могу заставить себя даже просто пошевелиться. Я как в летаргии. Все понимаю, все чувствую и осознаю, но не могу ничего сделать.

Постепенно темнота в коридоре рассеивается. Уже утро?

Где-то в глубине квартиры звонит телефон. И его звук, наконец, меня расколдовывает, стряхивает оковы оцепенения. Я вскакиваю с пола и несусь на подгибающихся ногах в гостиную, почему-то уверенная, что это Багиров. Но нет…

— Мам? Доброе утро. Что-то случилось? — несколько запыхавшись, чащу я. Тело ломит, от долгого сидения в одной позе у меня затекла каждая мышца. Стряхиваю слезы с глаз.

— Почему сразу случилось? Ты просто не позвонила вечером. Я волнуюсь.

А… Точно. Я действительно забыла о нашем ежевечернем созвоне.

— Все нормально, мам, — вру, чтобы лишний раз не беспокоить родителей. — Просто работы много. Я пытаюсь вернуться в строй.

— И как? Получается? — чувствую, что мама улыбается. Тот факт, что несмотря ни на что у них все хорошо, дарит некоторое успокоение. Не зря я стольким пожертвовала. Сглатываю подступившее к глотке рыдание.

— Да. Все нормально. Вчера засняла красивые кадры. Кстати, нужно не забыть их отослать Виктору.

— Это твой монтажер?

— Ага. Рилсмейкер.

— Все еще не могу поверить, что на таком можно зарабатывать.

Я невнятно поддакиваю. Старшему поколению реально ведь не понять, как такое возможно. Для них блогерство — это какое-то баловство. Кривляние, ничегонеделание, за которое платят деньги. Откуда им знать, сколько сил уходит на то, чтобы придумать цепляющий сценарий, а потом воплотить его в жизнь. Как осознать, что по факту я двадцать четыре на семь на работе.

Черт, как бы поскорее свернуть эту беседу? Я переживаю, что из-за нее пропущу более важный звонок. И мама, будто чувствуя, что я только и жду, когда мы простимся, вдруг замечает:

— Ладно, не буду тебя отвлекать. Не забудь поесть, а то я тебя знаю!

— Хорошо, мам. Обязательно. Папе с Лизкой привет.

Отбиваю вызов с мыслью о том, что я-то поем, а вот Лёша… Как он там? Что с ним делают? Я совершенно не в теме. Я не знаю даже, можно ли его навестить. Принести еду или какие-то вещи, которые бы облегчили его существование за решеткой. На меня накатывает вина. Отчаянная… Почти смертельная. Она давит на грудь и не дает вдохнуть как следует. В какой-то момент становится невыносимо.