Книга Майор Бойцов желает познакомиться, страница 68 – Лина Коваль

Обещаю, что завтра я обязательно снова буду сильной фенистилкой Валеркой, а сегодня я… Лерочка.

Маленькая и обиженная. Ранимая плакса.

В конце концов, понимаю, что Тимур и правда ни в чем не виноват. Да и о чем жалеть? Хорошо ведь было.

Не сразу понимаю, что мама заканчивает со своей самодеятельностью. С трудом открывая глаза из-за слипшихся век, чувствую, будто бы легче становится.

Отодвинувшись, иду к ведру и наливаю стакан воды. Залпом выпиваю. Мама пристально на меня смотрит. Усаживается за стол и пялится на живот.

— Валерьевну-то ждем? — спрашивает грубовато.

— Нет, — вскрикиваю, округляя глаза. — С ума сошла?

Внутри от стыда баллон с алой краской взрывается. Чувствую, что даже кончики пальцев пылают. Надо же такое сказать!

— Жалко, — вздыхает мама. — Натаха с работы вон кроватку просто так отдает. Розовую. Ты не думай… если понесла — ко мне иди. Никаких чтобы абортов там или кесарев.

— А кесарево-то тут при чем? — смеюсь заливисто. — Ты что, правда рада была бы?

Мама поднимается и подходит ко мне. Заботливо убирает волосы за уши и разглаживает мокрые щеки. Разглядываю ее нахмуренное лицо с подведенными черным карандашом бровями, короткую стрижку «под мальчика», заметные морщинки на шее.

От мамы пахнет ее любимыми духами с ароматом белой розы и порошком. Наверное, опять стиралась вручную — насос-то не работает.

— Конечно, радая была бы. А чего мне нерадостной быть? Ребенок всегда счастье. Дети вообще цветы жизни, знаешь ведь?

— И как мы… ещё и с ребенком. И с насосом этим…

— Ой, Валерун. А как мы тебя с бабкой вырастили? Тогда этих насосов и в проекте-то не было. Стирались на «Малютке» — машинка такая небольшая, вот со стул размером. Отжимать самим, полоскаться на реку ходили. Ты еще зассыха была такая, жуть.

Прикрыв глаза ладонью, хохочу, что есть сил. И правда, зассыха. Помню-помню.

— Так что, если беременная, к антилопе своему, козлу этому водяному не ходи. Сразу ко мне. Поняла?

— Поняла, мам, — киваю умиротворенно.

— Ну все, холера. Дуй спать. Глаза мне тут мозолишь.

— Пока, мам, — в секундном порыве крепко ее обнимаю и неловко целую в щёку. — Спасибо.

— Ладно уж, че там, — отмахивается она.

Получается как-то нелепо.

Такие нежности не для нас. По крайней мере, я уже и забыла, когда проделывала это раньше. Вот смотрю на неё — люблю не могу. Мама ведь. Мамочка. Моя родная. А высказать всё и обнять не могу. Сразу рыдаю.

Вернувшись в комнату, укладываюсь в постель и долго перебираю в памяти все события, которые случились со мной за эти недели.

В течении сегодняшнего дня, мы с Тимуром практически не разговаривали. Не до того было. Занимались тем, из чего на семьдесят процентов состоит наша служба: строчили отчеты об операции по поиску украденной диадемы. Долго и нудно.

Это и хорошо. Вздыхаю.

Отвлекает.

А вообще, скоро лето… День сменится другим днем, лето — осенью, осень — зимою. И моя глупая любовь к майору, как ярко-желтая листва покроется непробиваемой коркой рыхлого снега. Такого чистого и белого, будто ничего и вовсе не было…

Спустя шесть месяцев

Ноябрь в этом году грязный.

Грязный и гадкий, потому что до работы от своей новой квартиры-студии, которую вот уже два месяца я снимаю в гордом одиночестве, добираюсь полтора часа вместо обычных двадцати с хвостиком минут.